Юлия Михалева - Невидимые

Матери-то, поди, давно наболтали невесть что. Как ей показаться? Не убьет, конечно, через перегородку — но, как пить дать, проклянет.

— Что встала? Ждать тебя прикажешь?

Матренина дочь встряхнулась, засеменила дальше.

— Митрофанова! — полицейский подтолкнул к оконцу. — Ну? Иди!

Ульяна зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться. Не помогло: слезы хлынули потоком.

— Улька? Как вы там?

— Мама! — растянув рот, дочь громко завыла.

— Да не реви ты! Говори, как есть.

— Витюшка помирает… Есть совсем нечего… Дом наш в дождь залило.

— Страсть господня! Да за что?!

— Я к Макарке за деньгами пришла, а они… они… Ванюшкины друзья… Вот, смотри, — скинув платок, она наклонилась к оконцу. Видно ли?

— Это с чего вдруг? — Ульяна узнала голос брата.

— Сказали: не придет Ванька сам к Степану — всем нам конец.

— Чего?! Какого черта? Да они там что, начисто рехнулись? Как я могу куда-то пойти?

— Что нам делать, Ванька? А? Мама?

— Терпи, девка. Ой, терпи… К соседям иди.

— Всех уж обошла! Дверью хлопают!

Чья-то рука взяла Ульяну за плечо и отодвинула от оконца.

— Закрывай, Рындин. Хватит на сегодня приемов.

Обернувшись, она сквозь слезы увидела всклокоченного вихрастого сыщика и того самого франта, что прежде говорил с младшими.

— Это все вы! — со злостью выкрикнула посетительница, не ожидавшая от себя такой смелости. — Вы сделали так, что мама теперь здесь надолго! Кары божьей, видно, совсем не боитесь!

Франт улыбнулся робко и растерянно, взглянул на вихрастого.

— Мать твоя себе могилу давно роет. Но ты лучше узнай-ка, кто на деле о семейке вашей нам все рассказал. А теперь, красна девица, давай-ка выйдем, — сыщик, по-прежнему крепко держа за плечо, поволок Ульяну в свой кабинет. Франт отправился следом.

— Хороша, — бросив Матренину дочь на стул, заметил вихрастый. — Кто ж тебя обкорнал?

Она накинула платок.

— Неважно.

— Вижу, должны вы хозяевам остались. Поди, скоро уже не за космами придут. Да?

Ульяна угрюмо смотрела себе под ноги.

— Не отвечаешь. Знаю, боишься. Но тут уж смотри и думай… Не рассчитаешься с ними — спасения не найдешь. Если же мы их возьмем — некому вам будет сперва косы, а там и уши резать.

Слова сыщика звучали уверенно. Стало жутко, и со страху Ульяна вовсе язык проглотила.

— Кому служит твоя мать? Кто велел ей убить Коховского? Отвечай!

От резкого окрика она вздрогнула и зажмурилась.

— Не знаю! Не знаю я ничего!

— Ну ладно, воля твоя. Рындин, отведи-ка ее в особый номер да оставь до завтра. Небось, разговорится наша барышня, — с ухмылкой велел вихрастый.

— Ммм… Что за номер такой? — уточнил франт.

— Шутка, Бирюлев. Мы так зовем чулан — весьма полезное помещение.

— Нет! Не надо! Дома дети! Пощадите, господин! — закричала Ульяна, но полицейский уже тянул ее прочь из кабинета.

— Ну, так что я пришел-то… Ты про вещицу одну на днях спрашивал, — гость, ковыряя обивку сидения желтым ногтем, в упор разглядывал Щукина.

Тот делал вид, что расставляет по сцене фальшивые цветы.

— Не мельтеши! Что ты тут отираешься?

Алекс швырнул пепельницу в толстую спину. Попал — мимо нее сложно промахнуться. Щукин охнул и скрылся за шторой.

У стены Тощий задумчиво грыз палец. Поганая привычка — но под рукой больше ничего не осталось.

— Я как услыхал, что предлагают, так о тебе сразу вспомнил. Ради дружбы. Сразу скажу: просят от пятихатки. Но и ты, говорят, хорошо пошел.

Великовата цена для Маруськи. Значит, снова не то. И что же тогда?

— И как она тебе?

— Сам не видал. Болтают — бирюлька да и бирюлька. Как будто не золотая.

— Точно ли та? — усомнился Алекс.

— Она! Говорят, прямо от легашей ушла. Так хочешь взглянуть?

Значит, опять невидимые. Но вот и удобный случай. Сам собой подвернулся.

— Слыхал, Тощий? Ну, допустим, вдруг захочу…

— В воскресенье покажут.

— Где?

— Ловчила сказал про лавку старьевщика, что на базаре. Бирюлька весь день там пробудет.

— Кто он такой?

— Да Дыня.

— Так я и знал, — поддакнул своим мыслям Алекс. Откинулся на спинку сиденья, переплел руки за головой. — И что, с мелочью вроде него кто-то станет вести дела?

— Ну… — гость замешкался.

— Несерьезно. Я, может, и взглянул бы… Но так? Не знаю. Особо на меня не рассчитывай.

Гость выглядел разочарованным.

— Но ты уж подумай? Редкая штука, раз столько из-за нее суеты.

Дождавшись его ухода, Алекс спросил Тощего:

— Знаешь этого скупщика?

— Нее… Мамка наши вещи продавала, не я. Лучше у нее спросить, — усевшись рядом, он опять засунул палец в рот и причмокнул, как младенец. Алекс ударил его по руке. Помогло.

— Тоже, как и ты, легашей шестерка.

Тощий смешно вытаращил глаза. Сделался похож на лягушку.

— Как так? И что, все знают?

— Ну, не все… Те, кому надо.

— Но почему… с ним ничего не случилось?

— А зачем? Так он пользу не только легавым приносит.

— Ну надо же, как устроился!

Либо прикидывался, либо в самом деле ничего не понял.

— Червянь твой, поди, сдох бы от радости, если бы узнал, что эта фиговина придет на базар.

— Да… Это точно.

На сей раз Тощий задумался. Алекс почти слышал, как шевелятся его мысли.

— Какой он?

— Червинский-то? Хмм… Так и не скажу сходу. Незаметный, что ли? Все невидимых своих шибко ищет и меня вот с ними замучил.

— На что они ему сдались, как считаешь?

— Ну так сыщик же он. Вот, говорит, что ловить таких должен.

— А такие — это какие?

— Те, от которых в городе беспорядок. Он так говорит.

— Такие, как ты, что ли?

Тощий нервно почесался.

— Выходит. Да, точно. Как-то раз Червинский прямо так и сказал.

— То есть, он говорит, что хочет, чтобы в городе был порядок. И ничего больше. Ты ему веришь?

— Пожалуй… Да. Отчего нет? — Тощий никак не мог понять, что от него нужно.

— Да хотя бы оттого, что никому нельзя верить.

Тощий зверски сосредоточился — аж исказился гримасой. Алекс, глядя на него, громко расхохотался.

— Да ладно тебе… А если врет, то что тогда ему нужно?

— Думал, как раз ты мне и расскажешь.

Тощий покачал головой. Закурил. И, наконец, ожидаемо спросил:

— Лексей… Пройдусь я? Прямо тут, в сквере. Близко.

Алекс пожал плечами:

— Я тебе мамка?

Тощий подскочил.

— Я быстро! За час обернусь.

— Да мне-то что?

Через миг он уже скрылся с глаз, громко хлопнув дверью.

— Щукин! Щукин, мать твою! А ну, иди сюда!

Из-за шторы высунулась румяная щека.

— Принеси выпить, что ли…

До вечера осталось совсем недолго. Алекса все сильнее одолевало приятное подзабытое нетерпение. Даже сердце, казалось, билось чаще.

Тянуло размяться, что там говорить. Вовсе не из-за Тощего, нет. Просто хотелось.