Татьяна Устинова - Одна тень на двоих

Она сто лет его не рассматривала.

Ей редко удавалось его порассматривать, и только один раз в жизни она делала это открыто.

– Ты что? – спросил он, насторожившись.

– Ты похож на иллюстрацию к брошюре «Передвижной военный госпиталь в Луге в 41-м году». – Она потрогала нашлепку у него на груди. – Болит?

– Почти нет, – сказал Данилов и улыбнулся, – но я научился материться, как раз когда отдирал от себя пластырь.

– А кто тебя снова заклеил?

– Знаменская. Она проснулась, когда я матерился. Она у меня ночевала. Я жаловался ей на свою судьбу.

Он был высокий и худой, как будто облитый смуглой чистой кожей. Под кожей бугрились хорошие мужские мышцы. Марта помнила, какие они на ощупь.

Может, он и не образец мужской красоты и стати, но ей он так нравился, что она старалась пореже смотреть на него, чтобы не оказаться в идиотском положении.

Теперь – то ли оттого, что он был «раненый боец», то ли оттого, что он приехал среди дня к ней на работу и что-то долго и невнятно мямлил, а потом их чуть не убили, – Марта рассматривала его во все глаза и ничего не стеснялась.

Он вытянул из гардероба свитер, оглянулся, увидел, как Марта смотрит на него, и опять спросил:

– Ты что?

Свитер он держал в левой руке.

Марта подошла и взяла у него свитер.

– Давай. Вот сюда голову, а сюда руку. А правую как мы засунем? Или так оставим?

Ее руки потрогали его шею, здоровую руку, а потом грудь – по мере продвижения свитера. Потом Марта обняла его.

– И прижаться-то к тебе как следует невозможно, Данилов, – пробормотала она, – кругом одни бинты и раны!

– Черт с ними, – негромко сказал Данилов, – не обращай внимания.

– Как же мне не обращать, если ты – мужчина моей жизни!

– Я? – удивился Данилов.

Левой рукой он взял ее за затылок и прижал к своему плечу – с той стороны, где не было нашлепки, – и засмеялся от того, что надо было сначала выискать место, к которому ее можно прижать, не кривясь от боли!

– Не получается у нас романтических объятий, – посетовал он и опять засмеялся. – Черт знает что!

– Ты слишком часто стал поминать черта.

– Жизнь такая.

– Какая?

– Странная. – Он хотел спросить ее о чем-то важном и никак не мог вспомнить, о чем.

– Давай я сниму с тебя штаны, Данилов. Не пугайся, я не буду к тебе приставать.

– Ко мне сейчас хоть приставай, хоть не приставай, – пробормотал он, – толку никакого.

Она стала расстегивать его брюки, и тут он вспомнил, о чем хотел ее спросить.

– Слушай, – сказал он и перехватил ее руки, – ты сказала, что всю жизнь меня… любила, – слово выговорилось с таким трудом, как будто он внезапно заговорил по-китайски, – это… что?

– Что?

– Ты только сейчас придумала?

– Я ничего не придумала, Данилов! – возразила она с досадой и перестала стаскивать с него брюки. – Ты же большой мальчик, а все утешаешься какими-то сказками! Конечно, любила. Я в тебя влюбилась, когда мы в Риге в теннис играли!

Это было пятнадцать лет назад. Почти шестнадцать.

– А по-моему, когда в кафе ходили, – произнес Данилов задумчиво.

– Нет, когда играли. Я на лавочке сидела, а ты ко мне подошел и спросил, почему я не играю, а я ответила, что мне не с кем, а ты сказал, что с тобой…

– А ты сказала, что играешь не слишком хорошо и боишься, что мне с тобой будет неинтересно, а я ответил, что это не имеет значения, – подхватил Данилов.

– А в кафе мы потом пошли, дня через три. Я уже в тебя была влюблена как ненормальная, а ты все таскал за собой свою девицу, и она была такая взрослая, красивая, белые волосы до попы…

– Постой, как же ее звали? – перебил Данилов. Он стоял в своей спальне в кое-как натянутом свитере и без штанов – почти! – и предавался воспоминаниям, и его нисколько это не смущало, а Марта гладила осторожной ладошкой его спину у самого позвоночника, и там, где она гладила, спине становилось горячо и щекотно, и Данилов вдруг подумал, что если бы на спине у него была шерсть, она непременно встала бы дыбом.

– У нее было какое-то странное имя… Ирэна или Карэна… нет, не помню.

– А я так из-за нее страдала, потому что мне было шестнадцать лет, и у меня не было волос до попы, и я была с родителями, и они, когда гуляли, всегда заходили на корт, чтобы посмотреть на меня, и я этого стеснялась ужасно, а папа говорил – дурочка. Ты меня и в кафе повел просто потому, что твоя девица куда-то на экскурсию поехала и ты без нее скучал.

– Неужели? – удивился Данилов. – Не помню.

– Конечно, ты не помнишь, – сказала Марта и неожиданно шлепнула его пониже спины, – еще бы ты помнил! Ты же не был в меня влюблен!

– Не был, – признался Данилов, – никогда.

Все правильно. Она сама это отлично знала. Но он сказал – и все потеряло смысл. Даже то, что она так боролась за них обоих на темной дороге. Одна. Никто не мог помочь.

– Давай все-таки наденем штаны, – предложила она, и он моментально заглянул ей в лицо, чтобы понять, почему у нее так изменился голос, – и пойдем чего-нибудь поедим. Ты покупал еду?

– Нет, – ответил Данилов, – я забыл.

– Мясо, по-моему, еще осталось, – буднично заметила она и присела, стягивая с него брюки, – я сейчас посмотрю. Тебе бы тоже хорошо поесть, пока ты не ослаб совсем.

– Марта, посмотри на меня, пожалуйста.

– Я смотрю.

– Нет, – сказал Данилов и здоровой рукой за волосы потянул ее вверх. Нагнуться он не мог. – Ты смотришь не туда. Ты же обещала не приставать!

– Я стараюсь. Но ты такой сексуальный мужчина, Данилов, особенно без штанов, что я за себя не отвечаю.

– Замолчи, – велел Данилов.

Теперь она сопела рядом, но в глаза не смотрела и старательно делала вид, что ей все равно.

«А нам все равно, а нам все равно, станем мы храбрей и отважней льва!..»

Как стать храбрей и отважней льва? Где взять силы? В книгах об этом не писали, а весь жизненный опыт Андрея Данилова был почерпнут в основном из книг.

Считается, что женщины любят сильных, уверенных в себе, опытных, грубоватых, властных мужчин, в меру романтических, в меру бесшабашных, умеющих кидать к ногам «миллион алых роз» и в то же время держать на коротком поводке.

Ни одно из этих ценных качеств не было свойственно Андрею Данилову.

Никогда в жизни он не был уверен в себе, грубость презирал, в романтике ничего не понимал, театрализованных представлений с демонстрацией страстей терпеть не мог. Сентиментальные штуки выводили его из себя.

Он не знал, получится у него на этот раз или нет. Даже если он очень захочет, ему никогда не измениться и не стать таким, каким должен быть мужчина мечты.

Имеет это значение или нет? Он не знал.

Он не знал даже, справится ли со своим «черным человеком» и что будет с Мартой, если он не справится.

С Мартой и с их общим ребенком, которого они привезли из Ярославля, из жаркой, темной, воробьиной ночи, разорванной всполохами дальней грозы, так и не перешедшей за Волгу, как в сказке.