Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Пока я ощупывал особо чувствительные места, оценивая повреждения и чувствуя себя приятно расслабленным, проворным и в нужной форме, на крыльце послышался стук высоких каблуков. Повернувшись, я увидел девушку, бросившую белый джемпер и большую белую сумку на верхнюю ступеньку и пересекавшую вытоптанный дворик, покачивающуюся на высоких каблуках выпачканных белых туфелек. На ней были прозрачная бледно-желтая блузка, сквозь которую просвечивал лифчик, и обтягивающая зеленая юбка очень яркого и неприятного оттенка. Она выглядела как один из рекрутов той компании в аптеке. Лет пятнадцати, я думаю. Наверняка не старше шестнадцати. Еще округлая от детского жирка. Широкие мягкие бедра, начинающая тяжелеть грудь, маленький толстый выступ над тугой в талии юбкой. Круглое, тестообразное, по-детски симпатичное личико. Маленькие, пухлые, только что подкрашенные губки. Подойдя, она спокойно взглянула на Уаксвелла, не переставая водить по своим льняным волосам ярко-красной расческой, свободной рукой придерживая пряди. Остановившись рядом со мной, посмотрела на него. Ее детская кожа была так чудесна, что даже с близкого расстояния при утреннем освещении я не замечал ни пор, ни морщинок. Когда она проводила расческой по прямым, блестящим, светлым волосам, до меня доносился слабый треск.

— Сделайте мне одолжение, убейте его, — сказала она тоненьким детским голоском.

— Вот он, перед вами. Можете прикончить.

Продолжая расчесываться, обходя трейлер с другой стороны, она посмотрела на меня и покачала головой. Я ожидал, что девичьи глаза окажутся столь же уязвимыми, как и все остальное в ней. Но эти газельи глаза были старыми и холодными, и слабое усилие памяти пробудило во мне воспоминание о глазах мальчиков Льюзана, глазах, не меняющихся от попрошайничества, жалоб и голодных улыбок, которыми они встречали американских солдат.

— Можно было бы сделать это прямо сейчас, — сказала она. — Или кто другой сделает. Это единственный для меня способ перестать приходить сюда. Ха! У него с моим папой всего три месяца разница. Но Уаксвеллов не убивают. Здесь с этим иначе.

Бу Уаксвелл зарычал и медленно перевалился в сидячее положение, опустив голову между коленями и аккуратно придерживая ладонями затылок. Он поглядывал сквозь ресницы, которых я раньше не заметил. Черные, густые, по-девичьи длинные.

— Слушай, я собираюсь уходить, слышишь? — сказала девушка.

— Значит, уходи, Синди.

Она поглядела на него, пожала плечами и направилась обратно к своей сумке и кофточке. На полпути остановилась и крикнула мне:

— Мистер! Он будет все время думать, как бы врезать вам в тот момент, когда вы меньше всего ожидаете.

— Не собираюсь я этого парня обрабатывать. Ступай домой, девочка, — сказал он.

Уаксвелл обхватил колени и прислонился к борту. Покачав головой, сунул палец в ухо и поковырял там.

— Я из-за тебя оглох на эту сторону. Словно водопад внутри. И голос хрипит. Дзюдо, что ли?

— Курс заочного обучения в обезьяньем питомнике, Бу.

Синди со скрипом открыла дверь гаража, вошла внутрь и выкатила красно-белый мотороллер «веспа». Поставила его на тормоз, положила сумку и джемпер в ящик на багажнике, вытащила белый шарф и тщательно замотала волосы. В нашу сторону не смотрела. Сняла белые туфли и убрала их в соответствующее отделение. Потом нажала на стартер, задрала юбку, обнажив толстые белые ноги, оттолкнулась и скользнула на сиденье, подавшись вперед. Слегка покачиваясь, постепенно выпрямилась. Мотороллер чихнул, и она укатила по залитой солнечным светом дороге. Дым выхлопа повисел немного в воздухе и растаял.

— Она немного молода для тебя. Не так ли?

— Говорят, подросла — созрела. Бабки на этот мотороллер одолжил я. Синди — моя соседочка на этот год. Соседочка — это когда ломает чего-нибудь получше искать. Живет тут рядом, в конце Марко-Виллидж. Ничего не стоит заскочить в эту старую дыру и дать длинный автомобильный гудок, потом короткий, потом опять длинный. И не успею в этот дом зайти и усесться, как уже слышу, мотороллер жужжит там в ночи, как трутень. Она говорит, в жизни больше не придет, когда я ее вызываю, но каждый раз вся в мыле и пене появляется, словно всю дорогу бежала, а не ехала.

— А почему родители ее не остановят?

Он заговорщически усмехнулся и сильно подмигнул:

— Да лет десять назад побеседовали мы тут с папашей Синди, Клитом Ингерфельдтом, насчет его бабы. И мне что-то очень понравилось отстегивать кнутом ему задницу. Он это хорошо помнит. Едва поздороваюсь, начинает слюни пускать. А эта толстуха, я тебе скажу, усекает все еще лучше, чем ее мамаша. — Он посмотрел на меня с видом потрясенной невинности. — Ты сюда ехал про мою личную жизнь разузнать?

— Я ехал поговорить насчет того, чтобы деньжат подзаработать. Типа тех, что вы на Артуре Уилкинсоне сделали.

— Теперь бы я сказал, что мы ни гроша не сделали. Если бы та сделка выгорела, мы должны были неплохо подзаработать. Но все, что мы получили, — это вложенные деньги минус накладные расходы, а их выше головы было.

— Бу, что-то у тебя вдруг стало получше с речью.

Он ухмыльнулся:

— Приходилось пару раз грамоте обучаться. Когда нужно было меня высшим и могущественным представлять, чтобы со мной женщины после колледжа знакомились.

— Дай мне еще один такой шанс, и я тоже с тобой познакомлюсь. Это я тебе обещаю. Если еще раз начнешь, я тебе оставлю такие же яркие воспоминания, как ты — отцу Синди. Долго будешь ковылять по округе, как глубокий старик.

Он пристально изучал меня.

— Господи Боже, ну и размерчики у тебя! Мне бы присмотреться получше, прежде чем начинать. С такими ручищами ты килограммов на восемь больше тянешь, чем я думал. Но я не Клит Ингерфельдт. Можешь мне половину костей переломать, а все равно найду, как подняться да отыскать тебя. Так что лучше помни об этом и знай, что я тебя как-нибудь безопасным образом уберу. Увезу к Реке Утопленников и засуну там под корни ризофора на пищу крабам. И это будет не первый раз, когда я свои проблемы так решаю.

В этом не было блефа. Просто абсолютно хладнокровное и конкретное утверждение.

— Тогда я ставлю вопрос по-другому, Бу. Если ты попытаешься что-нибудь сделать и это не сработает, то я постараюсь убедиться в том, что у тебя нет больше сил даже в лодку влезть или из нее вылезти.

Наблюдая за ним, я заметил, как в голубых глазах мелькнуло уважение к сказавшему, хотя и наполовину скрытое этими длинными ресницами. Он зацепился большими пальцами за ремень. Потом со скоростью вспышки, что достигается только долгой и интенсивной тренировкой, рывком расстегнул пряжку, высвободил ее, обнажив блестящее, гибкое лезвие, скрытое кожей пояса. Его рука мелькнула так быстро, что у меня и надежды не было перехватить ее. Лезвие вошло в землю в сантиметре от моего левого ботинка так глубоко, что лишь латунная пряжка виднелась на поверхности, словно балансируя на одном краю. Лениво усмехаясь, он прислонился к борту. Я нагнулся, взялся за пряжку, высвободил лезвие, стер с него землю, пропустив его между большим и указательным пальцами. Рукоятка была посредине усилена, чтобы перенести туда центр тяжести. Я протянул ему нож. Он засунул его обратно и застегнул ремень.