Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Убита. Вы долго у нее работали?

— Мне кажется… месяцев пятнадцать. Да, так.

— И как часто она уезжала?

— Круизы. Корабельные круизы по Карибскому морю. Обычно от пяти до пятнадцати дней. Она мне сообщала, когда уедет и когда вернется. Она отплывала из Порт-Эверглейдз. И обычно привозила мне какой-нибудь небольшой подарочек. Эти корабли, вы же знаете, и летом и зимой — круглый год ходят. Пока я у нее работала, она раз двенадцать уезжала.

— И был какой-нибудь обычный распорядок?

— В своем роде да. Когда она возвращалась, то сидела дома, никуда не выходила. Спала до полудня, ставила эту музыку, телевизор смотрела и делала свои упражнения. Надо сказать, мистер Макги, что эта женщина всегда следила за своей фигурой, чтобы все хорошо сидело. Уляжется на пол, зацепится ногами за край кушетки, пальцы за затылком сцепит и начинает садиться и ложиться, раз пятнадцать и как можно медленнее. Время от времени примеряла все, что у нее было, и оставляла раскиданные вещи после себя, чтобы я снова все повесила в шкаф. И еще у нее две подруги были. Временами, когда она дома сидела, ни одна не зайдет. В другое раз то одна, то другая, а несколько раз и вместе приходили. Баловались с волосами, причесывали друг друга по-разному. Или в карты играть усаживались. Такого языка нигде не услышишь.

— А вы знаете имена подруг?

— Одну из них звали Ди-Ди. Маленькая, рыженькая, чуть тяжеловата. Так, дайте подумать. Они иногда, смеха ради, ее полным именем величали, чтобы позлить, это было… Делила Дельберта Бантри. Но обычно Ди-Ди звали Ди-Ди-Би. Она, похоже, была более образованной, чем две другие, но выражалась хуже всех. Она примерно того же возраста, что и мисс Вестерн, где-то двадцать шесть — двадцать восемь, мне так кажется. Третья девушка была помоложе, лет двадцати с небольшим, и очень худенькая. Натуральная блондинка с хорошими, густыми волосами, совсем бледного оттенка, и она обычно так причесывалась, что личико словно выглядывало из этой копны, хорошенькое такое личико, черты остренькие, брови и ресницы черные. Не от природы, просто для большего контраста. Полного имени не знаю. Они ее называли Дел.

— А какая машина была у Тами Вестерн?

— Красный «мустанг» с белой крышей.

— И долго она сидела дома после очередного круиза?

— Неделю или около того, дней десять. Потом начинала выходить, накупала кучу всяких вещей. В такие дни вечером она обычно уезжала. А потом вообще домой не возвращалась по три-четыре дня в неделю. Когда она бывала дома и я тоже, ей иногда звонили, и она, валяясь на кровати, ворковала с любовником по телефону, но стоило мне пройти мимо, подмигивала и рожицы корчила. Однажды она прямо-таки рыдала в трубку, умоляла кого-то, но это ничего не значило. Те же подмигивания и гримаски. Потом, через некоторое время, она собирала вещи и уезжала в очередной круиз.

— А мужчины в квартиру заходили?

— Нет. У нее был свой пунктик. Она говорила, что это ее жилище, и за его границами можно выходить за все границы вообще.

— Человек из квартиры 7С знал ее. Грифф.

— Да, знаю. Большой такой, со злобным взглядом. Не знаю даже, какие у них отношения между собой были. Он звонил иногда, и она на некоторое время уходила в соседнюю квартиру.

— А каковы ваши догадки об этих отношениях?

Она нахмурилась и прижала длинный и тонкий палец к уголочку рта. Когда Корин выходила из своей роли горничной, в ней появлялась слегка натянутая элегантность образованной негритянки, непрерывно предлагающей вам принять ее такой, как она есть, или, в противном случае, она будет бороться с предубеждением, которое вам внушает. Я даже не могу осуждать их за полное отсутствие чувства юмора. Они мертвым грузом тащат на себе лишения своего народа и, хотя признают умом, что примитивный менталитет является результатом окружения, держат в резерве некоторый запас эстетики, чтобы требовать расового равенства. Они говорят «Сегодня», зная, что лишь пятнадцать процентов всей негритянской Америки может с достаточной ответственностью отнестись к реалиям «Сегодня» и справиться с ними. На расистском Юге, наверно, процентов семьдесят белых высказывают желание принять определенные обязательства «Сегодня» по отношению к неграм. Но они не знают, куда направить свою энергию, кроме как на притеснение большинства черных американцев, что приводит к крови, позору и конфликтам.

Я надеялся, что эта милая киска с лицом цвета старой монеты не станет слишком часто совать головку под полицейские дубинки и что ее не будут слишком часто вызывать для допроса. И если, по словам одного из их умнейших адвокатов, Сэма Дикки, она доверилась белому человеку, проявив тем самым слабость, рано или поздно гарантирована ответная бомбардировка.

Моя расовая нетерпимость весьма своеобразна. Если бы существовали зеленые или ярко-синие люди, я бы просто постоянно и примитивно забывал о разнице между нами на том уровне наблюдательного животного, что достался нам в наследство от пещерного человека. Но я бы особенно любил тех, кто избегал нерях, дураков и зануд так же старательно, как я сам избегаю белых нерях, дураков и зануд.

— Из того, что я слышала, — сказала она, — я могла догадаться, что эти трое цепляли мужчин на удочку и брали их с собой в круиз. Они были шлюхами, старавшимися по мере возможности придать своему занятию пристойный вид, чтобы не выглядеть обычными проститутками, и стригли мужчин как овечек. Так что им, видимо, нужна была какая-нибудь защита, чьи-нибудь мускулы на случай, если клиент поведет себя не должным образом. Я думаю, с этим Гриффом у них примерно такие отношения и были, причем он их держал в страхе. Возможно, на первых порах, он даже помогал им каким-нибудь образом в поисках клиента.

— А в беседах никогда не всплывали еще какие-нибудь мужские имена?

— Эти двое поддразнивали ее каким-то мужчиной. По имени Терри. Они довольно грубо шутили по этому поводу, и она страшно злилась. — Она покачала головой. — А больше я никаких имен не помню.

— Откуда вы знаете, что у нее было много наличных денег?

— Она всегда и за все платила наличными, даже за квартиру. Но это все, что мне известно. Ой, погодите. Как-то раз, довольно давно, я закончила уборку, и пришло время заплатить мне двенадцать долларов. У нее было совсем немного денег в сумочке, и она велела мне подождать. Ушла с сумочкой на кухню и дверь за собой закрыла. Потом вышла и отдала десятидолларовую банкноту. Я не думаю, чтобы у нее были хоть какие-нибудь сомнения насчет моей честности, во всяком случае после того, как я взяла ее хорошенькую плиссированную блузочку к себе домой, чтобы постирать и погладить. Она была итальянская, ручной работы, купленная в Нассау. Только я ее намочила, смотрю — в кармашке что-то темное, и это оказались четыре стодолларовые банкноты, сложенные в три раза и скрепленные бумажной ленточкой. Я деньги высушила и отдала ей в следующий свой приход, и она сказала, что ничего смешнее в жизни не видывала. Я ей ответила, что мы, добрые баптистки, в жизни чужого не возьмем, но она меня заставила двадцать долларов взять за то, что я все вернула.