Гарольд Роббинс - Чужак

— У меня есть друзья, которые тоже учатся в колледже.

— В каком? — с интересом спросил Джерро.

Я криво усмехнулся.

— Не знаю, я давно их не видел.

— Почему же ты думаешь, что они учатся в колледже?

— Потому что знаю их.

— Да, жаль, что люди теряют друг друга, — задумчиво произнес Джерро.

Казалось, после этой фразы между нами растаял лед и я почувствовал легкость. Мы сидели и разговаривали больше часа. Я рассказал ему о себе, чего никогда не делал раньше, и по-моему, его действительно заинтересовала моя судьба. Расстались мы добрыми друзьями.

Зима тысяча девятьсот тридцать второго — тридцать третьего годов была трудной. Многие люди не имели работы, жили на пособие. Даже мне, у которого положение было относительно благополучным, становилось все более ясно, что необходимы серьезные меры для обеспечения людям средств к существованию. Газеты пестрели заголовками: «Новый кризис», «Люди голодают и мерзнут», «Увеличить пенсию ветеранам», «Рабочим — работу», «Люди, не обманывайтесь, до процветания далеко»…

Но все это как будто не касалось меня. Я был в безопасности. Я не голодал, не мерз, у меня была работа. Поэтому когда я пришел в клуб, жалобы присутствовавших там людей показались мне мало убедительными, речи бесполезными, а требования нереальными.

Но чем дальше, тем больше я видел, как люди отчаивались, теряли надежду когда-нибудь снова найти работу. Выражалось это по-разному. Те, которые добросовестно каждое утро выходили из дома на поиски работы, переставали делать это, уверовав, что все без толку. Объяснение было стандартным: «Разве неизвестно, что сейчас депрессия? Приятель, не дашь десять центов?»

Несколько магазинов на нашей улице закрылось, но казалось, что это никого не волнует. Магазины стояли пустые, и в витринах их были выставлены объявления «Сдается», имевшие целью привлечь покупателя дешевизной. «Низкие цены», «половинная стоимость», «срочная распродажа», «ежегодная распродажа», — гласили они. Увы, желающих приобрести собственность не находилось.

Люди были сбиты с толку, растеряны, они не знали, кого в этом винить. В метро, в витринах магазинов и на дверях были расклеены небольшие плакаты: «Покупайте Америку». «Морнинг американ» и «Ивнинг джорнал» развернули широкомасштабную кампанию под девизом: «Купите Америку и верните ей благополучие». В театре Колумба мужчины произносили речи против правительства, против президента, против евреев, против негров, против католиков, против всего и вся. Они ожесточенно ругали профсоюзы, забастовки, штрейкбрехеров, рабочих, не желающих вступать в профсоюзы, хозяев, хозяев-евреев, банкиров-евреев. Бесцельно, зло и глупо они будоражили народ: «Покупайте неевреев», «Покупайте Америку»..

На людей со всех сторон обрушивались новости о беспорядках в Гарлеме, о продовольственных бунтах. Нервы у них были на пределе, и дремавшая в душах жестокость вырывалась наружу. Царил сплошной хаос, словно бы замешанный чьей-то рукой на ненависти, клеветнических слухах, смутных намеках, возникавших ежеминутно.

«Укажите неграм их место». «Работа нужна белым людям». «Вы ведь не хотите, чтобы вашу сестру изнасиловал негр?» «Посмотрите вокруг. Кто заправляет всем бизнесом? Евреи. Кто владеет банками? Евреи. У кого самая лучшая работа? У евреев. Кто в большинстве своем доктора и адвокаты? Евреи. Кто такие коммунисты? Евреи. Кто такие забастовщики? Евреи. Так это наша или их страна?»

«Негры — это раковая опухоль. Стоит позволить одному из них поселиться по соседству с вами, как они моментально расплодятся, словно мухи. Они разрушают истинные ценности. Они разорят окрестности, они разорят вас. Если вы позволите неграм жить рядом с вами, то будете бояться по вечерам выходить на улицу. Вы будете волноваться за своих дочерей, возвращающихся из школы. Негры — это раковая опухоль. Если она появилась, то сожрет вас. Они убьют вас, если вы позволите им сделать это»…

Это была плохая зима во многих отношениях. Я помню тот вечер в феврале, в день рождения Линкольна, когда я видел, как Джерро плакал. Я стоял в задней части зала. Клуб был наполовину пуст, присутствующие тихо разговаривали, собравшись в кружок. Уже не было ни оркестра, ни танцев, деньги были нужны для более важных дел. Люди перестали приходить на собрания, они или потеряли надежду или их сбивали с толку крикливые развязные уличные ораторы.

Я разговаривал с Терри, она, как обычно, жаловалась:

— Черт возьми, у меня опять задержка. Ты уверен, что был осторожен?

Я рассмеялся.

— Конечно, я осторожный. И прекрати терзать себя, если уж ты залетишь, то я заставлю тебя побегать по лестнице, и все будет в порядке.

Она разозлилась.

— Не знаю, какого черта я связалась с тобой. Тебе бы только трахаться, а на меня совершенно наплевать.

— А разве есть что-нибудь еще, чего мне надо хотеть? — весело спросил я.

— Ну хорошо, умник, — процедила она сквозь зубы, глаза ее пылали гневом. — Когда-нибудь ты обнаружишь, что больше ничего не получишь от меня, и тогда тебе придется добиваться этого.

— Есть и другие девушки, — небрежно бросил я.

Она взорвалась.

— Так ты еще и смеешься, черт возьми? Я выхожу замуж.

— А кто хочет на тебе жениться?

— Есть один парень, — с неожиданной уверенностью ответила Терри. — У него тоже хорошая работа, он водитель автобуса на Пятой авеню. Вот он настоящий джентльмен. Он никогда не бросит девушку, если она не захочет этого.

— Это только подтверждает старую истину, что глупцы рождаются каждую минуту. Почему же ты до сих пор не вышла за него замуж?

— Сама не знаю, — резко ответила Терри. Внезапно тон ее голоса изменился, теперь он звучал мягко и дружелюбно. — А ты никогда не думал о женитьбе, Фрэнк?

Я вскинул руки в притворном ужасе.

— Думаешь, я сошел с ума? Зачем делать несчастной одну девушку, когда можно сделать несчастными их всех? — Я рассмеялся. — Ты что, делаешь мне предложение? Но это так неожиданно.

Терри снова разозлилась.

— Ладно, продолжай смеяться. Если меня пронесет в этом месяце, то я выйду замуж и ты останешься с носом. — С этими словами она отошла в сторону.

Я задумчиво поглядел ей вслед. Никогда не знаешь, насколько серьезно она говорит. Но, черт побери, я вообще не хотел жениться.

Джерро забрался на стол, чтобы сказать речь. Он поднял руки, призывая к тишине.

— Друзья! — начал он.

В этот момент раздался звон разбитою стекла, и в комнату влетел камень, затем еще несколько. Мы замерли, не понимая, что произошло. Джерро остался стоять на столе с открытым ртом.

Будучи ближе всех к окну, я выглянул на улицу и увидел толпу из двадцати или тридцати мужчин. Задрав головы, они смотрели на окна. Знакомых среди них я не приметил. В этот момент кто-то тронул меня за руку, это была Терри.