Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

Трой взобрался на высокий табурет у кассовой стойки, положил на нее блокнот рядом с ежедневником и взглядом знатока произвел смотр местных дарований. Их было четверо (Адольфа в юбке в расчет не берем), разной степени аппетитности.

Во-первых, малышка, которая их впустила. Настоящий пончик, кругленькая, с длинными ресницами и морковного колера челочкой. Очень ничего. «Челочка, — подумал сержант Трой, — всегда добавляет женщине сексуальности».

Еще одна так себе: светло-каштановые, уныло обвисшие крылья волос, цвет лица — как у пола из телерекламы, пока не испытавшего на себе волшебной силы патентованного моющего средства, и длинный острый нос. Сойдет, если вам нравятся афганские борзые.

Что у нас дальше? Недовольное, измученное лицо. Неухоженные руки. Масса бижутерии. Плюс привычка постоянно кривить рот и часто моргать.

Зато последняя — чистое очарование. Высокая, с медной, как у него, шевелюрой. На вздернутом хорошеньком носике — большие модные очки в черепаховой оправе. Стройные длинные ноги (одна закинута на другую) убраны под сиденье стула. Одно слово, лакомый кусочек. Такая только взглянет, а у тебя уже тесно в штанах.

Он дождался, когда затемненные стекла блеснут в его направлении, и послал ей сверкающую, откровенную улыбку. Она явно оценила это, потому что чуть приоткрыла губки, свежие и влажные, как только что помытые вишни.

— Для нас было бы очень полезно, — объяснил старший инспектор, — побольше узнать о прошлом и личной жизни мисс Брокли. Мне известно, что девушки очень часто…

— Вы имеете в виду женщин вообще, я полагаю? — прервала его особа с неухоженными руками.

— Совершенно верно, — подтвердил Барнаби. — Прошу прощения. Так вот, женщины нередко склонны делиться с коллегами тем, что никогда не станут обсуждать с членами семьи. И я подумал, может, Бренда…

Наступило тягостное молчание. Барнаби на глазок оценил температуру в комнате. Она не обнадеживала. Старший инспектор и раньше подозревал, что стерильный образ жизни Бренды, каким он виделся ее родителям, указывает на крайне замкнутую личность, не склонную к общению с окружающими.

— Ее здесь, кажется, все любили?

— Сказать, что все, будет, пожалуй, слишком сильно, — с заминкой произнес мистер Марчбэнкс.

— Но сказать, что не любили, тоже нельзя, — торопливо возразила пышечка из счетного отдела, которую, как оказалось, звали Хэзел Грэнтли.

Все дружно и громогласно ее поддержали, после чего снова возникла томительная пауза.

Барнаби понимал их коллективную дилемму, не то чтобы вовсе ему незнакомую. Многие из тех, кто не боится злословием ранить самолюбие живых, опасаются говорить дурно об умерших, которым, по сути, уже все равно.

— Должен ли я понять так, что никто из вас не был близок с Брендой?

Невнятные отрицательные возгласы подтвердили его опасения. Никто не смотрел ему в лицо, люди прятали глаза. Нет, среди них у Бренды не было друзей.

— А как насчет свободного времени? Упоминала ли она кого-либо, с кем проводит время?

— При нас такого не было.

— Может, говорила про парня, с которым встречается?

Сначала все они были удивлены, затем устыдились своего удивления, а после не могли скрыть досады на собственный стыд.

— Не думаю, что у нее был бойфренд, — сказал мистер Марчбэнкс.

— Такие вещи ее не интересовали.

— Она была типичной старой девой, — припечатала девица с ногами олененка Бэмби.

Барнаби поморщился: его покоробило равнодушие и это выражение, беспощадное, как приговор.

— Что насчет телефонных звонков частного характера? Звонили ей? Или, может, она кому-нибудь звонила?

— Им это не разрешается.

— Официально, — добавила остроносая девица, а прочие захихикали, пока не вспомнили о печальном поводе визита.

— Один раз ее спрашивали, — сообщила женщина, позвякивающая украшениями, — как раз в то утро, когда она не пришла. Звонил мужчина. Это было в девять тридцать.

Видимо, это звонил отец. Барнаби спросил, давно ли мисс Бренда работала в этой компании.

— С тех пор, как окончила школу, — проинформировал мистер Марчбэнкс. — Вот уже тринадцать лет.

«То-то им счастье привалило», — подумал сержант Трой. Оценив по достоинству стоявший рядом с календарем вентилятор, он повернул его так, чтобы направить на себя воздушную струю, расстегнул воротник спортивной рубашки в клеточку и перевернул страницу в блокноте.

— А когда она обслуживала клиентов за кассой? — не отступал старший инспектор. — Может, с кем-то из них она долго разговаривала? Или не единожды беседовала с одним и тем же?

— Понимаете, — смущенно кашлянул мистер Марчбэнкс, — она нечасто оставалась, так сказать…

— Один на один с клиентами, — пришла ему на помощь «афганская борзая».

— Совершенно верно. Она предпочитала более спокойную работу.

— Сама по себе, — добавила кадровичка.

Барнаби мгновенно ощутил всю пропасть одиночества, на краю которого находилась Бренда в компании. Являясь утром на службу, что могла она привнести ко всем этим разговорам о парнях, школьных проблемах детей, семейных неурядицах? Просто кивать и улыбаться, когда речь заходила о вещах, лежащих за пределами ее жизненного опыта?

Возможно, осознавая, что любая попытка участия в подобных обсуждениях будет воспринята как фальшь или снисходительность, она притворялась, будто ничего не слышит, а это, должно быть, приписывали высокомерию или неодобрению.

Наверное, она просто сидела, тихая как мышка, в своем углу, надеясь, что ее не заметят. В том самом углу в конце зала, где теперь лежит букетик в целлофановой обертке. И старший инспектор подумал, что вряд ли кто-то здесь покупал ей цветы, пока она была жива.

Барнаби справился насчет обеденного перерыва:

— Звонил ли ей кто-нибудь с приглашением на ланч?

— Нет. Никогда.

— Может, она проводила это время с кем-нибудь из сослуживцев?

— Вообще-то нет. У каждого находились свои дела, как понимаете.

— Значит, она оставалась здесь? Пила кофе и ела сэндвичи?

— Иногда уходила в библиотеку. Мы возвращались, измотанные беготней по магазинам, а она сидела тут, задрав ноги, и читала свои глупые книжки про любовь.

— Наверное, и дома мать все за нее делала.

— Удобно устроилась. Любой позавидует.

— Я бы на такое ни за что не согласилась. Почти тридцать лет — и жить с родителями. С ума сойти…

Эта колкая фраза была пропитана завистью, именно что тайной завистью. Трой с восхищенной улыбкой взглянул на ту, что с первого взгляда покорила его сердце. А она слегка переменила позу, снова закинув одну длинную, ломкую ногу на другую и улыбнулась сама себе. «Джекки Уиллинг», — прочел сержант на ее именной броши и понадеялся, что заключенное в фамилии обещание (мисс На-Все-Готовая?) его не обманет.