Макс Бодягин - Святые Полуночники

Круглые сутки они находились перед глазами флегматичной охраны, которая в случае бунта даже не утруждала себя разбором его причин. Если арестант должен был внушительную сумму и действительно мог выплатить её до конца, к нему применяли водомёты. Если же его жизнь стоила копейки или он попал сюда как уголовный преступник, по той же схеме, что и Мегон, охрана тут же выжигала его камеру пневмопушкой.

Когда Кромм впервые прокатился с охраной на платформе вниз и представил себя сидящим в клетке над бездной, перед глазами охраны, зная, что законы Ямы запрещают любое общение между заключёнными, что за малейшую провинность их опускают на уровень ниже и так вплоть до жаркого болота, полного вонючего газа, на самом дне, то ему даже слегка поплохело. К счастью, Брюнильте была тут не впервые и точно знала, куда нужно закрыть Мегона так, чтобы ближайшие пятьдесят лет он не вышел наружу.

Между секциями общих камер скрывались совсем небольшие сектора, где давным-давно, ещё в старом мире, при помощи контролируемых подрывов скальной породы предки пробили горизонтальные штреки. В одном из них, ровно посередине Ямы и спрятали безумного паракана Мегона, почему-то всё время бормотавшего спасибо-спасибо и пытавшегося целовать Кромму ноги. Брюнильте с нехорошим прищуром смотрела на его кривлянья, пока охранник запирал тяжёлый засов, после чего пробормотала: не пойму я ничего. Мне он вечно орёт, что сестра явится и освободит его. А вам готов ноги лизать якобы за то, что вы освободили его от гнёта сестры. Буамини Лопе, вы можете как-то это объяснить? Лопе закатила глаза и вздохнула: нет нужды разбираться в логике безумца, достаточно знать, что он безумен и логики у него нет. Пойдёмте отсюда, мне нужно забрать свой экземпляр документов для буамакангая. Великий буамакан Эссеу должен знать, что всё оплачено на пятьдесят лет вперёд и безумец не покинет свой каменный скит.

Когда Кромм вышел на свет из Долговой ямы, то даже смрадный воздух Энподии, пропитанный вонью помойных стоков, угольным дымом и тяжёлым запахом убоины, тянувшейся от кожевенной фабрики и консервного завода, показался ему нектаром. Он повернулся к охраннику и спросил: а сколько бедолаг тут у вас сидит? Тот выпустил дым из короткой глиняной трубочки и, скользнув по лицу Кромма свинцовыми пуговками поросячьих глаз, проговорил: примерно полторы тысячи должников заходят и выходят на срока от полугода до года. А всего тут порядка двух тысяч косоголовых чалится со всей ойкумены. Дебилы, блядь. Ну нечем тебе отдавать, на хера ты занимаешь? И охранник брезгливо сплюнул на ломаные бетонные плитки, покрытые бурой жижей.

И вот теперь Кромм, медленно трезвея, бежал по коленчатым запутанным улицам по направлению к большим воротам Ямы, ориентируясь на оранжевые и белые вспышки. Наконец, когда он совсем заплутал, где-то рядом ухнула большая мортира и зарево от разорвавшейся бомбы залило пол-неба. Он повернул западнее и через несколько минут добежал до нужного поворота, остановился, сел на корточки, расчехлил глевию и выглянул за угол на небольшую площадь перед Долговой ямой.

Гоплиты стояли стеной под воротами, ощетинившись щитами из биостекла и эфироновыми разрядникми, из бойниц сверху их прикрывали огнём пневмопушек и ливнем картечи из мортирок. Но нападавшие двигались к ним под прикрытием деревянной стены, по виду наспех сооружённой из шпал и брусьев, поэтому атаки с ворот не приносили им ощутимого вреда. Огня бы им, подумал Кромм и в этот момент вновь полыхнул очередной зажигательный кугель, осветив большой участок площади. Взгляд Кромма упал на валявшийся детский трупик. Белокурый. С куклой в руках. Кромм вздрогнул. Слёзы сами закипели в глазах. Кукла в алом платьице в горох. Лицо зарубленного ребёнка сплошь покрывала жидкая грязь, но кукла осталась чистой и пялилась в ночь огромными синими глазами. Кромм отвернулся. Потом проверил, насколько хорошо сидит лезвие глевии на рукояти и пошёл вперёд, заходя к нападающим с тыла.

Он не кричал, не шумел, просто шёл вдоль ряда яростно визжащих и размахивавших оружием последователей Мегоне, коротко взмахивая глевией и отправляя их в ад. Потом он даже не вспомнил, как они один за одним падали как кульки с компостом, когда он точным и быстрым движением перерубал им основание черепа. Сколько из них он отправил к пожирателю мёртвых Ену, он не считал. Укол, отшаг, шептали его губы, чувствуя как недавние слёзы разъедают уголки рта. Укол, отшаг. Кромм выкашивал упырей одного за другим. Укол, отшаг.

Наконец, кто-то из них заметил его и заорал, деревянная стена остановила движение и трупоеды всей гурьбой бросились к нему. Краем глаза он увидел, как с флангов подтягиваются другие нападающие, но ему было плевать. Он несколькими ударами расчистил себе место, пробился к стене и начал сечь противников одного за другим, всё шепча: удар, отшаг, поворот. Удар, отшаг, поворот. Тут площадь залило стеной белого огня, Кромм не понял, откуда он появился, что это и к чему ведёт, ему было некогда, он крутился и бил, отсекая руки и разрубая лбы. Несколько горящих фигур с воем пробежали мимо, ударились об стену рядом, упали навзничь и забились в конвульсиях. Кромм не обратил на них внимания, зорко следя за тем, чтобы никто не подобрался к нему поближе. С востока потянуло едким дымом, который начал подобно жёлтой воде заполнять площадь и все её закутки. Кромм стоял с глевией наперевес, но уже никто не собирался его атаковать. Нападающие по одному растворялись в клубах дыма. Дымовые шашки для прикрытия отступления, догадался Кромм, ринувшись вперёд, но потерял направление и просто присел, водя глевией из стороны в сторону.

Вокруг периодически появлялись какие-то тени, но Кромм не лез в бой, поскольку был не уверен в том, что они принадлежат врагам. Наконец, дунул сильный порыв ветра и площадь обнажилась, лишь на уровне коленей тянулась густая дымная пелена, скрывавшая трупы. Смотрите, вон один, крикнул юношеский голос и с северной стороны забухали сапоги гоплитов. Как же я устал, подумал Кромм: адова ночь.

Он обтёр лезвие, надел на глевию защитные накладки, вытер пот и хотел было опуститься на землю, но гоплиты почему-то выкрикивали нечто агрессивное. Выставив наперевес двузубые эфироновые пики, они медленно приближались в полуприседе. Эй, вы чё, парни, крикнул Кромм: я ж свой! Никто тебя не знает, крикнул здоровяк с бритой головой, бликующей в отсветах факелов. Его маленькие глаза под густыми бровями и развитыми надбровными дугами горели чёрными точками. Странно, подумал Кромм, у всех местных длинные волосы, а этот-то чего? Но вслух он выкрикнул: меня зовут Виктор Кромм, я верховный кат человеческих земель. Я тукулин и пришёл помочь вам. Эй, Номики, смотри, ты теперь не единственный тукулин в ойкумене, раздался в толпе насмешливый голос и гоплиты засмеялись. Здоровяк Номики досадливо улыбнулся и крикнул: чем докажешь? Кромм пожал плечами: да ничем, у меня в гостинице есть документы, подписанные буамаканом Эссеу, можете пройти со мной, я покажу.