Макс Бодягин - Святые Полуночники

Ты не понимаешь, Декка, резко ответил Кромм: я привёз сюда одного из самых опасных преступников ойкумены. У него собственная армия и если кто-то прознал, что он содержится здесь, нам всем несдобровать. Если его освободят, он не оставит от Энподии камня на камне. Его сестра кирия некрон, она опасней, чем сам Ен, пожиратель мёртвых, Декка! Ты должен меня выпустить. В этот момент из глубины коридора раздался женский визг, настолько высокий, что он показался Кромму звучащим на грани ультразвука. Декка переменился в лице: идите на крик, там есть запасной ход через дебаркадер, где мы обычно загружаем продукты.

Кромм благодарно кивнул и потрусил в указанном направлении. Ему пришлось спуститься в цокольный этаж, за двумя поворотами сидела на полу давешняя служанка, провожавшая его в номер, и часто дышала, прикрывая ладонью грудь. Её миловидное лицо сплошь покрывали бисеринки пота. Я успела, сказала она: я всё захлопнула и закрыла. Но мне кажется, это был не человек, это был какой-то монстр, от него трупом воняло и кожа серая. Кромм присел напротив и погладил её по голове: ты очень смелая, детка. А теперь скажи мне, ты видела там чёрное пламя? Служанка сощурилась, пытаясь что-нибудь вспомнить и растерянно произнесла: нет, только белое, от пневмопушек. Чёрного не было.

Спасибо, милая, улыбнулся Кромм: а сейчас ты быстренько выпустишь меня наружу и снова запрёшься, хорошо? Служанка замотала было головой, но Кромм взял её за руку и поставил на ноги. Она долго не могла попасть ключом в замочную скважину, Кромму пришлось сделать это самому. Он проскользнул наружу, едва приоткрыв дверь и услышал, как за его спиной лязгает замок. Ему было страшно до усрачки, он почувствовал, как трезвеет, расчехлил глевию и прижал её холодное лезвие к разгорячённому лицу.

Крадучись, он вышел из-за угла и, стараясь двигаться бесшумно, обогнул гостиницу, прячась в глубоких тенях её колонн и эркеров. Под ногами чавкала жидкая грязь, пахнущая тухлым болотистым илом. Кромм огляделся и подумал, что за те дни, что он прятался в уютной таверне Декки он и думать забыл о том, какая вонючая клоака эта Энподия, как попало собранная из уродливых бетонных кубов с мокрыми сочащимися швами. Её кривые улочки часто прорезали помойные стоки, кривые лестницы тянулись над ними под самыми нелепыми углами, абы как торчавшие из стен балконы щерились выпирающими рельсами и слепо пялились в темноту грязными, давно не мытыми стёклами. Большинство фонарей еле потрескивали в разбитых абажурах, освещая только бьющихся в агонии мотыльков, превращающихся в струйки дыма, а те фонари, что остались целыми, не могли справиться даже с дневным дождливым полумраком. Ночью же они казались бесполезными одноногими и одноглазыми ублюдками, жалобно скрипящими под зябким ветром.

Судя по звукам, нападающие уже пересекли площадь и двигались в направлении Долговой ямы. Рядом что-то шевельнулось, Кромм чиркнул зажигалкой и отпрянул от неожиданности. В двух метрах от него сидел полуголый человек, покрытый пеплом и, жадно чавкая, тащил внутренности из разрубленного женского тела. Огонёк осветил ещё одного трупоеда. Кромм сделал два широких шага и успел обезглавить его прежде, чем он успел встать с корточек. Второй оказался пошустрее и увернулся от свистящего лезвия с неожиданной прытью.

Лучше бы тебе не бегать от меня, гнилая башка, задыхаясь, прошипел Кромм и вновь взмахнул глевией, с трудом зацепив самым кончиком лезвия сухожилие на голени противника. Кромм сильно дёрнул глевию к себе и трупоед рухнул, подворачивая ногу. Кромм в один прыжок подлетел к нему и, морщась от смрадного дыхания, нанёс удар, но промазал и лишь снёс ему черепную коробку. Большая часть головы, вращая вылезшими из орбит глазами, всё ещё оставалась торчать на шее и тут Кромм увидел нечто необычное. Трупоед сидел перед ним, всё никак не умирая. Морщась от омерзения и стараясь не приближаться, Кромм протянул лезвие и отогнул поверженному нижнюю губу. Внезапно тот рванулся вперёд, попытавшись ухватить его за полы плаща, Кромм отпрыгнул, выматерился и, наконец, почти нормально выполнил удар, отделив голову от шеи, выстрелившей струёй чёрной крови в палец толщиной. Голова откатилась на пару метров, Кромм догнал её, присел и посветил себе зажигалкой. На нижней губе, с внутренней стороны отчётливо виднелась чёрная татуировка в виде буквы М.

Знак преданности Мегоне, прошептал Кромм и бросился обратно к гостинице, истошно барабаня во все двери и окна. Это я, Кромм, орал он, срывая голос и нервно вглядываясь в темноту, откуда могли показаться другие трупоеды, отставшие от остального отряда. Но шум и гам слышались только со стороны Долговой ямы. Вокруг «Солнечной нимфеи» стояла тишина. Наконец, из-за угла послышался робкий шёпот: они ушли? Да, ответил Кромм и побежал к ещё одной запасной двери, откуда несло кухней.

Он ворвался внутрь и, когда Декка запер замок, сказал: пульмон, проводи меня к моему аэрокабу, мне нужны пневмопушки, холодным оружием я там много не навоюю. Декка заискивающе заглянул в его глаза и пробормотал, явно стараясь не рассердить гостя: кан Кастор реквизировал ваш аэрокаб, он стоит в стратоне гоплитов, вы же под подозрением и вам никуда ездить нельзя. Кромм скрипнул зубами, окатил Декку ледяным взглядом, и вновь вышел наружу, в чернильный сумрак.

Он некоторое время постоял, прислонившись к стене и ожидая, когда глаза, наконец, привыкнут к темноте, а потом кое-как побежал через площадь, зажимая рукой колющую печень. Надо завязывать с бухлом, надо завязывать с бухлом, бормотал он в такт шагам. Его по-прежнему трясло от страха.

Кромм только примерно представлял себе направление, в котором располагалась Долговая яма. Когда-то, по словам Брюнильте, она выглядела как невысокая крепость, но со временем её, словно тля, облепили невысокие жилые здания и найти её можно было только по величественным бетонным воротам в четырнадцать метров высотой, по верхнему краю которых тянулся длинный ряд бойниц. Когда Кромм доставил внутрь Мегона в компании Брюнильте и Лопе, он, прежде всего, поразился тому, что ворота оказались бутафорскими. За ними, на небольшой круглой площади стоял совершенно неприметный полукруглый купол, высотой примерно с трёхэтажный дом, без окон, с единственной полуподвальной дверью, за которой размещались несколько шлюзов. Но вот, пройдя через них, посетитель попадал в по-настоящему инфернальное местечко.

Долговая яма действительно была ямой. В полном смысле этого слова. Огромная шахта уходила вглубь земли насколько хватало глаз. С восточной стороны, то есть, со стороны входа, в эту яму вдавался клиновидный выступ, по которому вверх и вниз ходила платформа с охранником, лениво курившим трубку за турелью, на которой монтировались пневмопушки. По полукругу перед ним располагались многоярусные камеры, представлявшие из себя клетки для должников. Попавших сюда бедолаг лишали какого бы то ни было намёка на приватность, вынуждая всегда быть на глазах охраны и товарищей по бокам, даже в те минуты, когда им необходимо было справить нужду в жестяную парашу, стоявшую в дальнем углу камеры.