Олег Лебедев - Нефритовый голубь

В общем, отчасти, если не во всем благодаря мне, охлаждение, питаемое Эльзой к супругу, сменилось растущей неприязнью. Они были близки к тому, чтобы расстаться.

***

В начале 30-х годов в Нью-Йорке образовалась довольно значительная колония русских, которая к тому же постоянно пополнялась вновь прибывшими из Европы. Иногда мне казалось, что в городе скопилась едва ли не четверть прежней Москвы. Поэтому я не особенно удивился, когда однажды в толпе, спешащей по 8-й авеню, узрел… почтеннейшего Фун-Ли собственной персоной.

Облик китайца за прошедшие десятилетия не претерпел особых изменений. Только халат он носил теперь не синий, а желтый, а вот маленькая черная шапочка, похоже, осталась та же, что и прежде, в Москве.

Мы обрадовались друг другу, как будто были родственниками. Помнится, даже расцеловались. Зашли в бар, Фун-Ли долго расспрашивал меня о житье-бытье, проявляя живейший интерес к нашей семье. Потом поведал, что после октябрьского переворота скитался, гонимый волнами общественных катаклизмов, по России, затем пару лет провел в Польше, и вот недавно перебрался сюда.

Наконец, китаец, мировоззренческие взгляды которого, за минувшие годы, судя по всему, лишь упрочились, принялся горестно сетовать на тупость своих соотечественников, кучно живущих в своем «чайна-тауне», и не желающих, как он выразился, «становиться помалу хорошими европейцами».

Затем, неожиданно сменив тему, Фун-Ли завязал со мной (навязал мне?) оживленный разговор об империалистической политике фашистской Италии. Вскоре, однако, беседа плавно переросла в монолог китайца, суть которого заключалась в том, что диктатора Муссолини Фун-Ли осторожно классифицировал как не «самого мудрого» европейца.

Наслушавшись вдоволь, я прозрачно намекнул болтливому чаду Поднебесной Империи о своем не терпящем отлагательств рекламном бизнесе. Фун-Ли, всегда отличавшийся особой, присущей лучшим из китайцев деликатностью, мгновенно закруглил свою лекцию. А на прощание пригласил меня наведаться в его «лучшую в Нью-Йорке прачечную», сообщив, разумеется, адрес заведения.

Оказывается, я отлично знал район, где обосновался китаец. Как выяснилось, прачечная его находилась на 9-й улице района Ист, а я, являясь членом приходского совета Никольского собора, частенько бывал на 7-й.

Дело в том, что на меня возложили важную обязанность организации похорон одиноких стариков из числа прихожан. А на 7-й улице располагалась контора русского погребальщика Петра Яремы, гарантировавшего родственникам и близким своих клиентов лучшие похороны за самую низкую цену.

Итак, мы попрощались с Фун-Ли, и я продолжил свой путь по 8-й авеню. Раза два обернулся. Китаец стоял возле бара и, улыбаясь, махал мне рукой.

Мне было приятно видеть хорошо знакомую фигуру из довоенного прошлого. Попавшую сюда, на край земли.

***

Через несколько дней в одном из русских клубов Нью-Йорка состоялся благотворительный вечер, организованный обществом помощи детям беженцев.

Будучи сам отцом трех и дядей одиннадцати (шесть было у Эльзы, пятью обзавелся мой шурин Котов) маленьких русских, я не преминул отправиться в клуб, ибо считал наипервейшим долгом честных людей неустанную заботу о крошках, лишенных родных или имевших своими родителями людей никудышних. Типа моего зятя.

Игорь, кстати, тоже почтил вечер своим присутствием. Без Велтистова не обходилось ни одно сколь-либо значительное мероприятие из проходивших в наших клубах.

Сразу после сбора средств для страдающих детей, начался ужин. Подавали, в основном, блюда русской кухни, которые здесь доводилось есть нечасто. Дичь, пироги, закуски – все это живо напоминало довоенный московский стол.

Наши дамы смогли приготовить столь замечательные кушания во многом благодаря тому, что воспользовались недавно изданной книгой «Русский повар», на 80-ти страницах которой приводилось 400 наших рецептов, приспособленных к условиям американского продуктового рынка.

Ради соблюдения объективности повествования отмечу, что выпущена книга эта была «Новым русским словом», причем при моем непосредственном и активнейшем участии. Вот только спиртные напитки на вечере были здешнего изготовления. В память о незабвенном крестном Иоганне Карловиче, неустанно радевшем за народную трезвость, я лично настоял на исключении из содержания кулинарной книги соответствующего раздела.

На вечере, впрочем, я пожалел об этом своем принципиальном поступке: качество американской водки «Белый орел», по моему мнению, оставляло желать много лучшего. Небольшое огорчение, вызванное последним обстоятельством, не помешало мне, однако, воздать должное почти всем блюдам, оценив их по достоинству.

Я отвлекся от трапезы лишь для того, чтобы меня представили генералу Павлу Михайловичу Кузьмину и его супруге Анне Ильиничне. Генерал совсем недавно переселился в Нью-Йорк из Латвии.

Это был пожилой человек, сражавшийся еще в легендарной кампании 1905 года. Несмотря на возраст, Павел Михайлович сохранил отменную строевую выправку. Он, наверное, продолжал чувствовать себя военным. Даже на вечер, мероприятие сугубо гражданское, пришел в форме. Имел при себе пистолет, с коим, похоже, расставался крайне редко.

Мы с генералом сразу нашли предмет для содержательной беседы, приступив к обстоятельному обсуждению некоторых наиболее существенных аспектов героической эвакуации нашей армии из Крыма – операции, самыми активными участниками которой оба являлись. Все складывалось хорошо до тех пор, пока в разговор не вклинился бесцеремонный Игорь.

Конечно, он тоже был свидетелем тех событий, и имел право высказаться, но к тому времени зять стал раздражать меня до такой степени, что сколь-либо продолжительное общение с ним стало для меня невыносимым.

Я не замедлил недвусмысленно продемонстрировать это своим поведением. Но Велтистов, принявший за вечер несколько рюмок этой на редкость пакостной на вкус и запах американской водки, не воспринимал даже прозрачных намеков. С большим сожалением я был вынужден прервать обмен мнениями с уважаемым генералом, успевшим за очень короткий срок снискать мое искреннее расположение.

Я откланялся и отправился домой, находясь в прескверном расположении духа, усугублявшимся той донельзя неприятной реальностью, что более чем получасовую вечернюю прогулку по улицам Нью-Йорка-Сити мне предстояло совершить в кампании Игоря.

Две наших семьи уже пять лет жили в одной квартире, за которую платил я один. Зять был не в состоянии заработать ни цента, а выбросить сестру с детьми на улицу я не мог.

По дороге Велтистов неоднократно пытался завести со мной какой-то бессмысленный разговор, но я отвечал односложно и ускорял шаг. Игорь, видимо, понял мое состояние, отстал от меня. Выглядел он крайне недовольным.