Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Но я сам хочу за них заплатить!

— Ни в коем случае! Я их заказала для выездов «в свет», то есть это как бы моя «спецодежда», и ты это знаешь. Я позволила тебе расплатиться в салоне, потому что представила тебя как своего супруга. Но теперь изволь взять эти деньги обратно!

— Ни за что!

— Возьми! Я на этом настаиваю!

Так мы препирались какое-то время, в конце концов победила Анжела. Я сунул деньги в карман. Внезапно Анжела просияла. Ничего не понимая, я долго глядел на нее и наконец прямо спросил:

— О чем ты сейчас думаешь?

— О Рождестве! — радостно выпалила она.

Я озадаченно уставился на нее.

— Что-о-о?

— А я все время думаю о Рождестве, Роберт! — Она засмеялась. — Я же сумасшедшая, ты сам знаешь!

— И слава Богу, — немного успокоился я. — А иначе — разве нам удалось бы ладить друг с другом? Так что связано с Рождеством?

— Просто я подумала, что к Рождеству ты уже будешь здесь. Ведь так и будет, правда? — Голос ее вдруг задрожал, и она испуганно взглянула на меня.

— Разумеется, — ответил я, и произнося это слово, был искренне в этом убежден. Что бы ни произошло до той поры, но к Рождеству я обязательно приеду к Анжеле.

— Это Рождество будет самым прекрасным в моей жизни, — заявила Анжела. — Я всегда боялась этого праздника.

— Не всегда, — счел я нужным уточнить.

— Правильно, не всегда, — согласилась она. — Иногда рядом был мужчина. Но все это для меня сейчас как бы покрыто туманом, понимаешь? На Рождество здесь бывает так тепло, что можно загорать. Помнится, два года назад выпало немного снега. В мгновение ока во всех фотоателье расхватали всю пленку, — все бросились снимать снег, такая сенсация! — Она схватила мою руку. — Мы будем дарить друг другу разные мелочи. И я… я… Роберт, только не смейся надо мной… Я хочу поставить на террасе елку и украсить ее. Тебе нравится все это? Это не слишком безвкусно?

— Это лишь свидетельствует о том, что у тебя хороший вкус, — сказал я.

— Мы оденемся, как на праздник, да? И станем дарить друг другу разные разности. Рождественских гимнов мы петь не будем, не бойся. А потом пойдем в «Амбассадор», ресторан в гостинице «Муниципаль», да?

— Да, Анжела, конечно пойдем, — ответил я, а сам подумал, что на дворе еще июнь.

— Мне нужно будет заранее заказать у Марио столик. Это тамошний метрдотель. Столик на двоих. На двоих самых влюбленных людей на свете. Знаешь, во Франции Рождество — очень веселый праздник. Люди танцуют и смеются, бросают друг в друга конфетти и воздушные шарики. Мы с тобой тоже будем танцевать, хорошо?

— Мы будем делать все, что ты захочешь.

— И в канун Нового года ты тоже будешь со мной, — продолжала она. — Встречать Новый год мы тоже будем в «Амбассадоре». В полночь они гасят в зале свет, как и на Рождество, чтобы все могли поцеловаться. О, как мы с тобой будем целоваться, Роберт! А потом начнется фейерверк. Прямо перед окнами ресторана! Это невозможно описать, как будто ты сидишь внутри вулкана. В последние годы, когда начинался фейерверк, я не могла удержаться от слез, если я была там с мужчиной, которого не любила. Или если меня брали с собой друзья — в прошлом году это были супруги Трабо. И мне приходилось быстренько придумывать какое-нибудь объяснение — ну, например, что слезы текут из-за слишком ярких огней или еще что-нибудь в этом роде. Этот момент — наступление Нового года — всегда был для меня мучителен. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, Анжела, очень даже понимаю. Для меня этот момент тоже всегда был трудно переносим. Часто я старался его проспать.

— Но в этом году все будет иначе. В этом году мы будем вместе. И мы не будем грустить. Потому что следующий год будет нашим годом, верно?

— Конечно, он будет нашим годом, — сказал я.

— Но я тем более буду заливаться слезами, — сказала она.

Неподалеку от нашего столика встретились двое нищих. У обоих на груди висели плакаты.

На одном плакате было написано: «Каждый вторник ночные скачки на ипподроме в Кань-сюр-Мер!»

На другом плакате стояло: «Покайтесь, грешники! Конец света близок!»

Люди в отрепьях с плакатами на груди были знакомы друг с другом. Они поздоровались за руку и начали мирно беседовать. Я видел, как они весело засмеялись.

В эту ночь море было неспокойно, хотя ветра совсем не чувствовалось и было очень тепло. Мы сидели у «Тету» и ели буйабес — рыбную похлебку с чесноком и пряностями. Когда мы выехали из Хуан-ле-Пен, Анжела сказала, что она проголодалась.

— Хочешь отведать буйабес?

— Ужасно хочу. Погоди-ка, тогда лучше всего пойти к…

— К «Тету», — быстро договорил я, потому что вспомнил — этот ресторанчик мне рекомендовал таксист, когда я первый раз ехал из Ниццы в Канны. — У «Тету» готовят лучший буйабес на всем побережье.

Анжела изумленно повернулась ко мне.

— Откуда ты это знаешь?

— Это знает каждый образованный человек, — ответил я, и мы оба засмеялись. Дощатый сарай, в котором находится ресторанчик «Тету», стоит у самой воды, прямо на пляже у обочины шоссе. Это простой сарайчик, правда, очень чистенький внутри, стены аккуратно побелены. Анжела сообщила мне, что его владельцы загребают кучу денег. В просторном помещении все столики были заняты, и было очень жарко. За день солнце так накалило дощатые стены, что нечем было дышать. К главному залу была пристроена небольшая застекленная веранда. Из-за близости к воде она покоится на сваях. Здесь было намного прохладнее, и местечко для нас нашлось. Машину мы поставили на другой стороне шоссе на площадке с навесом, чтобы машины не слишком накалялись на солнце.

Одна створка окна на веранде была открыта, и внутрь врывался громкий рокот волн. Я видел, как они набегали на песок пляжа прямо под нашими ногами. Подальше от берега волны венчали белые гребешки пены. Прибой грохотал внушительно. Луна заливала море своим голубоватым светом, а так как поверхность воды была в движении, лунные блики лихо приплясывали на черной воде.

— Почему прибой так грохочет? — спросил я.

— Он всегда так грохочет.

— Да нет, я имею в виду и те маленькие волны, что накатывают на берег.

— Эти маленькие волны кажутся отсюда совсем неопасными, — сказала Анжела. — Но они обладают такой стремительностью и силой, что сразу сбивают с ног и утаскивают в открытое море. Разве здесь не чудесно?

— Конечно, здесь чудесно, — сказал я. — Когда ты со мной, мне везде чудесно.

Пока нам не принесли похлебку, мы ели свежий белый хлеб с маслом и пили ледяное пиво. Как всегда, мы сидели рядом, и я долго гладил правую руку Анжелы, на которой уже не было светлого пятна.

— Эту загадку никто не в силах разгадать, — заметила Анжела. — Я позвонила доктору, которого знаю уже много лет. И он сказал, что не может поверить, будто пятно исчезло. Конечно, он вынужден поверить, но не может это явление объяснить.