Эбигейл Дин - Девушка А

— Приеду, — повторила я, — только не сейчас.

Я рассказала Папе о тюрьме и о разговоре с капелланшей.

— Нужно было отправить ее к тебе. Ты ведь мой соучастник. Помнишь, как мы сжигали письма?

— Конечно, помню. А еще я помню, что это была твоя идея. Знаешь… Зря, наверное, я не поехал с тобой в тюрьму.

— Все нормально. Я справилась.

— Как представлю, что ты была там совсем одна…

— Говорю же — нормально все прошло. Мне нужно еще уладить дела с остальными.

— И что, есть от них какая-то польза?

— Кажется, не особенно.

— Ты разговаривала с Эви, Лекс?

Вот опять — все то же стремление оградить меня от остальных.

— Допустим. И что?

Я знала, что он не ответит.

Разговор подходил к концу, а прощаться всегда следует только на хорошей ноте.

— Послушай, если ты не можешь сейчас приехать домой, поговори хотя бы с доктором Кэй.

— Не думаю, что в этом есть необходимость.

— Может, нет, а может, идея не так уж плоха.

Я вспомнила, что говорила Девлин, когда ей предлагали сделать что-то, чего она сама не хотела: «Спасибо за ваш вклад». Вежливое безразличие действовало эффективнее, чем отказ или возражение. Я представила отпечатки Папиных пальцев на телефонной трубке, ужас, который терзал его, пока он гадал, почему же я ему не звоню.

— Я подумаю, — сказала я. — Обещаю.

Вернувшись в номер в «Ромилли Таунхаус», я позвонила Оливии.

— Я на работе, — сказала она. — И в ужасном настроении.

— Что так?

— У нас отключили кондиционеры на выходные. И кто только додумался до этого?!

— Приходи ко мне в гостиницу, — предложила я. — Здесь есть ванна.

— И кондиционер?

— И он тоже.

Я познакомилась с Оливией в тот же день, когда приехала в университет. У нас была одна ванная на двоих.

Она относилась к тому типу людей, которых замечаешь сразу же, даже если они сидят в противоположном углу бара и с кем-то болтают.

Я заселилась в общежитие раньше нее. Папа помогал мне затаскивать вещи в комнату. Он выглядел старше других отцов.

— Давай я буду вынимать вещи из машины, — предложила я, — а ты заноси их в вестибюль.

Я потратила полдня, выбирая себе покрывало в общежитие; мамины варианты отклонила, называя их то подростковыми, то старомодными, то цветастыми, то «тетушкиными», то просто страшненькими. В итоге остановилась на темно-синем, с вышитыми созвездиями и месяцем. Сейчас оно тоже казалось мне убогим. Я разгладила его трясущимися руками: кровать стояла в углу — каждое утро я буду просыпаться, лежа головой к окну.

— А можно передвинуть кровать к другой стене? — попросила я.

Мы сделали перестановку. Папа сел на стул, держась за спину, и вытащил из кармана список.

— Мама велела, — проговорил он и покачал головой. — Давай-ка проверим. Бандаж на колено?

— Есть.

— Продукты?

— Есть.

— Маскарадный костюм?

Нас предупредили о праздниках, которые планируются в первые недели семестра, и сказали, какая одежда понадобится.

— Я упаковывала, — ответила я.

— И ты пойдешь на праздник?

— Посмотрю, как все пойдет, пап. Ты можешь уже ехать.

— Ну ладно. — Он обнял меня, поцеловал в лоб. — Обещай, что сходишь на приветственный фуршет, Лекс.

— Обещаю.

На приветственном фуршете подавали чай и сквош [20] Легкий, освежающий напиток, чаще всего состоящий из цитрусовых и газированной воды с ярко-выраженным цитрусовым ароматом. — не особо «приветственные» напитки. Старшекурсник, задачей которого было помочь нам освоиться, задал мне пару вежливых вопросов: откуда я, что буду изучать, как провела лето. Девчонка в джинсовке за его спиной что-то сказала, и все разразились хохотом. Я извинилась и ушла к себе — принять душ и подготовиться к первой неделе лекций.

Прошло пять дней. В тишине новой, странной комнаты, нарушаемой доносящимися через парк звуками из административного корпуса, они показались мне очень долгими.

Я сидела за столом, читала о старых нормах права, как вдруг раздался легкий стук в дверь. Я подкралась на цыпочках и глянула в замочную скважину — там, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, стояла та самая девчонка в джинсовке. Она постучала раз, потом другой и, озадаченная, повернулась, чтобы уйти.

Я открыла.

— Привет! — сказала она. — Может, это и не лучшее начало знакомства, но у нас с тобой общая ванная. — И она протянула мне худенькую руку.

У нее были вампирские клыки, неровные ямочки на щеках, но они не портили ее красоту, и это всякий раз, как я смотрела на нее, удивляло.

— Этот приветственный фуршет, — сказала она, — был не очень.

Оливия изучала экономику. Весь прошлый год она проработала няней в семье директора австралийской нефтяной компании; там она поняла, что счастья за деньги не купишь — и на самом деле это чистая правда. Одна из девочек в самый первый день напугала ее, сказав, что дольше недели она не продержится.

— И что? Через год она ревела — не хотела, чтобы я уезжала. Победа, можно сказать!

В общежитии она уже познакомилась с парнем, который жил прямо под нами; его звали Кристофер, он изучал архитектуру. Мама прислала ему брауни для всех соседей по этажу, и он пришел в ужас. Когда Оливия заходила к нему в комнату, он как раз лихорадочно запихивал их под кровать.

Оливия взглянула на мои вещи, сложенные в кучу посреди комнаты, как будто держать их вот так было надежней.

— Ух ты! — воскликнула она. — Какое классное покрывало!

Оливия встретила меня в шампань-баре гостиницы и крепко обняла. Очки-авиаторы, костюм и тонкий шелковый шарфик с вышитыми муравьями.

Мы поговорили об Италии, о свадьбе, о torta al testo, которые подавали в полночь.

— По правде говоря, — сказала Оливия, — эта чертова тоненькая лепешка — самое вкусное, что я когда-либо пробовала.

Еще мы поговорили о генеалогии и геномике — в самых общих чертах. Дело Девлин было сугубо конфиденциальным, а Оливия работала в компании, занимающейся новаторскими инвестициями.

— Мой отец сдавал такой текст. Кризис среднего возраста и все такое. Кажется, он выяснил, что мы все из Уэльса — оттуда, где живут наши бабушки и дедушки.

Потом мы обсудили погоду и где лучше шопинг — в Лондоне или Нью-Йорке.

— А их лесть тебя не раздражает? — спросила Оливия.

Наконец, после того как нам налили в четвертый раз, Оливия не выдержала:

— Твоя мать… Ох, Лекс, не буду притворяться — я не знаю, что тут можно сказать. Но… все-таки это она произвела тебя на свет. — Оливия подняла свой бокал. — Так давай же выпьем за это!

Поначалу я все время порывалась рассказать Оливии и Кристоферу о себе.

Багровыми октябрьскими вечерами мы сидели в университетском баре или в парке, и слова так и подкатывались к горлу, отдавая желчью. Они знали, что у меня приемные родители и что я старше, чем полагается.