Эбигейл Дин - Девушка А

Мы читали потрясающую книжку о пиратах — гораздо более захватывающую, чем все отцовские истории, даже если ее читать так, как Майкл — монотонно и высокопарно. Итан при этом выпучивал глаза: «Александра — и та читает лучше!»

Я волновалась оттого, что мне предстояло читать перед всеми, и по мере того, как Итан приближался к концу своего отрывка, сердце у меня билось все чаще. Я и вправду читала лучше Бенджамина, а может быть, даже лучше Майкла, и у меня, наконец, появился реальный шанс это доказать. Я откашлялась, вырвала книгу из рук Итана, и тут Отец постучал в дверь.

— Снова девочка, — сообщил он Пэгги и позвал нас.

— Чарльз, сейчас восемь, — сказала Пэгги. — Они уже в пижамах. Пусть переночуют здесь.

Итан и Далила уже стояли возле Отца, я же продолжала сидеть на диване с книгой в руках.

— Сейчас моя очередь. Моя очередь читать!

— Александра, идем!

— Все равно посетителей уже не пускают, — сказала Пэгги. — Ничего страшного, если они познакомятся с сестренкой завтра.

— Мне решать, когда они познакомятся с сестрой. Александра, ну-ка пойдем!

— Всего две страницы осталось!

Итан взглянул на Отца и тоже сказал:

— Идем, Александра.

— Но сейчас же моя очередь!

Отец выпустил руку Итана, отодвинул Пэгги в сторону, вошел в гостиную прямо в ботинках и схватил меня. Я все еще держала книгу, он легко вырвал ее у меня из рук, а потом швырнул в стену. Поверх его плеча я увидела неглубокие грязные следы, оставшиеся на кремовом ковре, и Пэгги, стоявшую с детьми в ярко освещенном холле, который в ночное время казался меньше, чем был на самом деле.

В машине, пока мы ехали, Отец объяснил, что Мать вскрыли. Ребенок занял неправильное положение. Врачам пришлось сделать разрез, чтобы достать его.

Я смотрела на Итана, надеясь, что он все разъяснит мне, но он и сам мало что понимал. Далила расплакалась.

Когда мы подъехали к больнице, я не хотела выходить из машины. Мне представлялось, как Мать лежит на холодном серебристом столе, ее живот распорот и видно, как функционирует каждый ее орган, словно механизмы в циферблате дорогих наручных часов. Из внутренностей выползает младенец, весь скользкий от крови.

На парковке я нащупала руку Итана, ожидая, что он будет смеяться надо мной — в восемь лет он считал себя взрослым для таких жестов. Однако он взял мою руку и сжал ее в ответ.

Конечно же, все оказалось не так, как я представляла. Мы шли по пустынным, ярко освещенным коридорам, читая названия отделений на ходу. Медсестра в родильном проводила нас к Матери. Она разговаривала с нами осторожно, как с ранеными, злобными зверушками.

Мать спала на кровати, целая и невредимая. Рядом стояла пластиковая колыбелька, в которой лежал младенец.

Отец не стал глядеть на ребенка. Он коснулся волос и лица Матери, желая ее разбудить; увидев его, она улыбнулась. Итан, Далила и я окружили колыбельку.

— Мне она не нужна, — сказала Далила.

— Ты еще не доросла! — воскликнула я. — Даже до того, чтобы ее увидеть.

Девочка спала. Я приподняла пальцем одну из ее маленьких безупречных ручек.

— Она так похожа на Александру, — произнесла Мать, и в моей груди разлилась странная, беспричинная гордость. Эта девочка стоила моей очереди читать.

Моя сестра, которая так на меня похожа. Настанет день, когда я буду читать для нее.

— Эту мы назовем Эва, — сказал Отец.

Далила так и не изменила своего отношения к Эви. Почти четыре года она была самым младшим ребенком в семье и теперь воспринимала Эву как захватчика, как злобного придворного, пробравшегося в ее королевство в теле младенца.

Эви должна была спать в комнате Далилы, но ничего хорошего из этого не вышло. Далила забирала себе ее пеленки, устраивала в кроватке ловушки. Так, однажды она подложила туда вилку, затем мои школьные цветные карандаши, щипчики с туалетного столика Матери.

— Это подарочки для малышки, — оправдывалась она.

А потом в доме произошло переселение: отныне я спала в детской, рядом с Эви, а Далила переехала в комнату к Итану.

Далила всегда выходила сухой из воды, но не потому, что она была хитра, как Итан. Ей оттого все сходило с рук, что она была красивой, как Мать. Неоспоримый факт, подобный тем, какие обсуждал с учениками мистер Грегс; со временем я с ним смирилась.

В школе мы обязательно фотографировались каждый год. Кроме классных нам делали и семейные снимки. Когда Далила в первый раз пришла с нами, фотограф сделал вид, будто роняет камеру.

— Что это за маленькая красавица к нам пришла! — восхитился он. — Ну-ка проходи, сюда-сюда. — И он вручил ей толстого плюшевого мишку, с помощью которого обычно успокаивал капризных учеников. — Сначала несколько кадров только с тобой.

Поснимав Далилу с разных сторон, подальше и поближе, он пригласил в кадр нас с Итаном. Мишку Далила отбросила; я подобрала игрушку с пыльного пола актового зала, но фотограф покачал головой.

— Нет-нет, — сказал он, — это только для самых красивых малышек. Да и ты все равно уже слишком большая.

Эту групповую фотосессию заказали наши родители. Беззаботный Итан, торжествующая Далила и раскрасневшаяся я — гляжу в потолок и очень стараюсь не разреветься. Мать купила дешевую рамку в супермаркете, вставила фотографию и повесила в гостиной так, что она все время бросалась в глаза. Далила, вдохновившись ею, попросила посмотреть другие ее детские фотографии.

— Да мы одинаковые! — воскликнула она и добавила, глядя на меня поверх альбома: — А вот Лекс совсем другая.

— У меня такие же волосы, — возразила я.

— Волосы — да. А лицо — другое, глаза — другие, и руки, и ноги — другие!

В детстве я считала Далилу глупой. Оценки в школе у нее были безобразными.

«Далиле нужно заниматься», — писала ее учительница. Или: «У Далилы нет способностей к этому предмету, ей нужно больше стараться».

Я слышала, как два педагога говорят о ней.

«Это точно не Итан», — сказала одна.

А вторая кивнула: «И не Александра».

Когда Далилу усаживали за уроки, она клала голову на руки и тянулась через весь стол к Отцу:

— Ну почему вместо этого мне нельзя послушать одну из твоих историй!

Сейчас, вспоминая, с каким вниманием она слушала россказни Отца, с каким восхищением разглядывала детские фотографии Матери, сделанные задолго до начала ее Парада, я думаю, Далила была умнее нас с Итаном. Гораздо умнее нас всех.

Какое-то время я ныла, что мне теперь приходится спать в одной комнате с Эви. Меня раздражала Далила и то, что я больше не могу болтать с Итаном по ночам — после того как он поделился с семьей своими знаниями о Диком Западе, школьные дела мы обсуждали только ночью. Наша с Эви детская была завалена вещами, оставшимися от отцовских начинаний в бизнесе: на тумбочке валялся компьютер, блестящими внутренностями наружу; под кроваткой свернулись клубком провода. Но Эви оказалась сдержанным, спокойным ребенком, и скоро я полюбила ее. Как и говорила Мать, она очень походила на меня. Сразу стало ясно, чья именно она сестра. Мне как раз не помешал бы союзник. Вместо того чтобы рассказывать Итану, как прошел мой день, я теперь шепотом разговаривала с Эви через комнату. В коробах Отца нашлась лампа, и, когда учитель разрешал нам брать книги домой, я читала ей вслух, дождавшись, пока дом погрузиться в ночь.