Эбигейл Дин - Девушка А

— Так что там с гостиницами? — спросил он. — Сколько, говоришь, они стоят?

В какой-то момент, отчаявшись, миссис Коулсон-Браун предложила найти Гэбриелу агента, правда, никого конкретно она не знала.

— Гэбриел, тебе уже пора выбирать свой путь. Может, отправишься на телевидение, или напишешь автобиографию, или пойдешь по стопам Матильды.

Матильда была родной дочерью Коулсон-Браунов. Сначала ее готовили в балерины; затем, когда выяснилось, что она крупновата, — к сольной карьере на Вест-Энде. Но петь в требуемом диапазоне Матильда тоже не смогла, поэтому оказалась в подтанцовке. В конце концов она стала хореографом на круизных лайнерах — захотела быть как можно дальше от дома. А всякий раз оказываясь с родителями, смотрела на Гэбриела с тревогой и жалостью и избегала оставаться с ним один на один. Тогда он думал, что Матильда его боится, но сейчас, будучи в том возрасте, в каком она была в то время, он понял: нет. Она стыдилась.

— Как ты думаешь, чем Гэбриелу лучше заняться? — спросила миссис Коулсон-Браун Матильду, когда та приехала на Рождество с Карибских островов и они все вместе сидели за столом.

Матильда посмотрела на Гэбриела, затем опустила глаза, пожала плечами и ответила:

— Я, в общем-то, не знаток.

— Но ты должна что-нибудь ему посоветовать. У тебя такой богатый опыт.

— В таком случае я советую ему жить счастливо.

— А как же его история?! Такая история должна быть рассказана!

— Я знаю одного человека в Лондоне, — произнесла в ответ на это Матильда. — Он агент кое-каких знаменитостей. Правда, не слишком популярных. Да и характер у него — не сахар, насколько я знаю.

— Ну вот видишь! — воскликнула миссис Коулсон-Браун. — Я думаю, он бы нам очень пригодился.

— Тогда я дам его телефон, если тебе это на самом деле нужно, — обратилась Матильда к Гэбриелу.

Она написала номер и имя в блокнотике от CocoCruises, и он повторил его про себя: Оливер Элвин.

— Береги себя, Гэйб. — Матильда на прощанье сжала его плечо.

Когда она уезжала на Санта-Люсию на Новый год, у него на мгновенье мелькнула глупая мысль: а может, попроситься уехать с ней?

Впервые Клан попросил его разыграть Буйство на пробном экзамене в январе.

— Нам нужны смягчающие обстоятельства, — сказал Джимми, пока они стояли у дверей класса, и, ухмыляясь, оглядел дружков. — Нечто травматическое.

— У кого-то есть оружие? — спросил Гэбриел.

Никто не засмеялся. Все посмотрели сначала на него, потом друг на друга, и он понял: Джимми сейчас пошутил, но шутка понятна только Клану.

— Как ты себя чувствуешь, Гэйб? — спросил Джимми. — Случайно не злишься? — Он рассмеялся и хлопнул его по плечу.

— Не надо этого дерьма. Я и без него смогу, — ответил Гэбриел.

Наконец, двери кабинета распахнулись. Сжимая в руках пластиковые пеналы, ученики вошли в класс. Часы висели на самом видном месте. Гэбриел сел сзади, опустил подбородок на сложенные руки и оглядел ряды голов. Светлых голов, ожидающих дальнейших указаний. Джимми, сидевший впереди, обернулся и подмигнул ему. Листы с заданиями уже лежали на столах. Наблюдатель дал ученикам команду начинать. Как выбрать момент, думал Гэбриел. И сможет ли он вообще вызвать — здесь, нарочно — это странное, скрытое в его душе нечто, которое они с Мэнди столько времени пытались приручить?

Экзамен длился два часа. Миновала четверть отведенного времени, он ответил кое-как на несколько вопросов, на остальные не захотел. С каждым движением стрелок на часах его шансы таяли. Если ждать еще — листки начнут собирать. Когда прошло сорок минут, Гэбриел вскочил настолько стремительно, что его стул опрокинулся. Когда все повернули головы и уставились на него, он приступил к делу. Повалился на парту сзади; ученик, сидевший за ней, взвизгнул и метнулся прочь. Гэбриел высунул язык, рухнул на пол и принялся колотить по нему, будто желая, чтобы он разломился и поглотил его. Он выл и шипел все мерзкие слова, какие только знал. Заметив, что к нему приближаются учителя, начал извиваться и ускользать, как рыба на палубе корабля, тяжело дыша, хватая и кусая все, что попадалось под руку: ножки парт и стульев, разбегавшихся учеников, подвернувшийся пенал Hello Kitty. Последний он запустил в приближающегося охранника: «Волшебные фломастеры» фирмы BIC рассыпались радугой по коридору. Понадобилось четверо взрослых, чтобы отвести его — скрученного, обезумевшего — к директору. Ученики выстроились в ряд — посмотреть, как его будут уводить; в толпе раздалось несколько хлопков.

— Блестяще, — беззвучно произнес Джимми, и Гэбриел улыбнулся в ответ.

После того экзамена он теперь часто разыгрывал Буйства по необходимости. В центре досуга; в кинотеатре; в супермаркете, пока Клан под шумок выносил несколько упаковок пива; у входа в дорогой ресторан, где приемные родители заказывали столик по особым случаям. Иногда в разгар припадков он уже сам не понимал, буйствует ли на самом деле или симулирует; где заканчивается болезнь и начинается выполнение приказа Джимми. Предположение, высказанное администрацией, о том, что Гэбриел мог поддаваться Буйствам нарочно, Коулсон-Брауны отмели с негодованием и пригрозили школе двухактной контрмерой — как это назвал их юрист, — судом и привлечением прессы. Тогда учителя, принимая во внимание то, что Гэбриелу осталось учиться только до конца этого года, согласились потерпеть его еще несколько месяцев.

Когда со школой было покончено, Клан собрался за столиком на открытой террасе одного из самых толерантных пабов города. Гэбриел пил до тех пор, пока размножившиеся лица Джимми не остались единственным, что он видел на другом, более важном конце стола.

Он пообещал Коулсон-Браунам, что будет подыскивать работу, но следующие несколько месяцев просто выходил из дома по утрам и слонялся по улицам целыми днями, ничего не ища. Он заглядывал к членам Клана, большинство из которых поступили в колледжи или другие учебные заведения, но редко приглашали его зайти в гости. Джимми все вызубрил, сдал экзамены и решил, что, наверное, все-таки хочет в колледж. Он изучал серьезные предметы, это отнимало уйму времени, и, когда бы Гэбриел ни позвонил, Джимми не было дома. Гэбриел устроился в супермаркет, самый крупный в городке, работал в ночную смену и теперь целыми днями спал. Это весьма его устраивало, поскольку думать о том, чем заполнить часы, теперь стало некогда. Свое девятнадцатилетие, два года спустя, он отпраздновал за столом в доме Коулсон-Браунов пирогом с лососем и бисквитом королевы Виктории, купленными в магазине.

— Я бы не хотела говорить об этом сейчас, — сказала миссис Коулсон-Браун. — Но нам нужно знать твои планы, Гэбриел. — Она обернулась к мужу, ища поддержки.