Эбигейл Дин - Девушка А

Он думал, Буйства прекратятся, когда он покинет Мур Вудс-роуд, но, как оказалось, дело было не в ней. Случались они и в доме Коулсон-Браунов, где, к несчастью, хранилось много хрупких предметов. Миссис Коулсон-Браун собрала и поставила в антикварный сервант (подделка, как потом выяснил Гэбриел, пытавшийся узнать, насколько он ценный) коллекцию хрустальных зверей и китайский сервиз. Однажды Буйство вышло совсем уж непростительным — в гримерке передачи «Доброе утро, Великобритания», когда один из ассистентов попытался забрать у него «сокровища» из дома на Мур Вудс-роуд, чтобы вымыть их перед эфиром. Но они с Мэнди тогда нашли один способ пресекать Буйства. В уголке новой комнаты Гэбриела стоял вигвам. Чувствуя приближение Буйства, брат забирался внутрь. Там стоял ночник и лежал плюшевый мишка в футболке с надписью «Выживший», которого Коулсон-Брауны подарили Гэбриелу, когда он впервые переступил порог их дома. Если же Буйство застигало его вне дома, он, ощутив напряжение, должен был найти какое-нибудь укромное место, залезть туда и представлять, глядя на стену, как по ней медленно плывут киты и дельфины.

— Будет непросто, Гэйб, — предупредила его Мэнди. — Шаг вперед, шаг назад. Но если ты идешь правильным путем, в заминках нет ничего зазорного.

Однако школа оказалась не просто заминкой.

В самый первый день Гэбриела попросили представиться всему классу и рассказать о себе что-нибудь интересное или забавное. Прекрасное начало было у него в кармане — он ведь побывал на телевидении. Гэбриел перечислил те телепередачи, в которых принимал участие, затем рассказал о своей семье — немного, лишь самое главное. Класс слушал затаив дыхание, но учительница его прервала.

— Спасибо, Гэбриел, — сказала она, но по ее лицу он понял: он сморозил что-то не то, — и, смущенный, вернулся на свое место.

Буйства участились. Временами он решал вспоминать не о вигваме и детском ночнике внутри него, а обо всем том, что с ним делал наш Отец; о том, что Мэнди выходит замуж за какого-то шотландца, а значит, сеансов с ней больше не будет; о том, как миссис Коулсон-Браун не захотела читать первую страницу его мемуаров. Когда он приходил в себя, перепуганные лица детей вокруг приводили его в восторг.

Восторг — в этом что-то было. Буйства обеспечили ему авторитет, и потому сверстники — дети из неполных семей, трудные дети, бунтари и льнущие к ним распущенные девчонки — приняли его в свою компанию. Клан — так они себя именовали. Вожаком Клана являлся Джимми Дилэни. Он набил три татуировки, и про него говорили, что в прошлом году, во время одной из экскурсий, он переспал с учительницей-практиканткой (хотя на самом деле никто, и Гэбриел в особенности, не мог знать, правда это или нет). Они собирались в парках по выходным или у кого-нибудь дома, когда родители уходили, курили марихуану или по очереди щупали девчонок. Гэбриел не стал таким полезным и крутым, чтобы оказаться в центре событий, но ему было с кем посидеть в столовой и рассказать свою историю. Напившись, он выкладывал все, что имел за душой, но Джимми всегда старался выжать из него побольше подробностей.

— Почему ты просто его не прикончил? — спрашивал он про Отца. Или: — А твой старик правда был извращенцем?

Компания состояла из детей, каких Коулсон-Брауны ненавидели, и это Гэбриелу тоже нравилось.

Его телевизионная карьера терпела крах. Миссис Коулсон-Браун штурмовала телестудии и издательства, связывалась с местными знаменитостям, спрашивала везде и всюду, не интересно ли кому-нибудь встретиться с ее сыном. Интерес к нему снова возник в годовщину нашего спасения, а потом еще раз — когда слушалось дело Матери. Но, в общем, со временем история исчерпала себя. Вдобавок Гэбриел уже не был тем угловатым мальчиком с Мур Вудс-роуд, который на снимке, попавшем в лонглист конкурса World Press в номинации «Фото года. Раздел срочных новостей», сидит на руках у полицейского. Теперь он превратился в тощего подростка в очках, с сухой, как у Матери, кожей и волосами, темнеющими день ото дня. Он чувствовал, что Коулсон-Брауны теряют к нему интерес. Они не стали хуже с ним обращаться, просто постепенно отдалялись, забывали о нем, как забывают о старых, уже ненужных детских игрушках.

Когда Коулсон-Брауны только усыновили Гэбриела, они с радостью позволяли ему присутствовать на своих вечеринках, которые оказывались вовсе не вечеринками. Во время этих сборищ соседи просто осматривали дома друг друга. Обычно Гэбриела посылали в гостиную с тарелкой сырных канапе и миской чипсов и просили «обработать комнату». Однако с тех пор, как у них на ужине побывали Лоусоны, ему велели оставаться у себя.

Эти Лоусоны жили в единственном на всю улицу доме с пятью спальнями, и у них был автомобиль с двигателем объемом в два с половиной литра. Гэбриел, евший в два раза больше, чем любой из присутствующих, полтора часа ерзал на складном стуле. Взрослые обсуждали дополнительные доходы, креветочные коктейли, наплыв транспорта в новый жилой квартал, мясо по-веллингтонски, детей знакомых. Когда пришел черед карамельного пудинга, разговор наконец-то стал интересным. Лоусоны рассказывали, как их сыну, любителю риска, в Женеве в больнице прикрутили двадцатипятисантиметровую пластину к левой большой берцовой кости.

— А ведь мы ему говорили: «Не сходи с трассы!» — и что теперь?! Рождество в ортопедическом отделении, в чертовой Швейцарии!

— А знали бы вы, сколько там стоят гостиницы! — воскликнула миссис Лоусон. — На такой короткий срок…

— А у меня тоже есть металлическая пластина, — перебил ее Гэбриел. Разговор тут же прекратился. Гэбриел дотронулся до своей челюсти. Повернул голову, чтобы показать им. — Вот здесь.

Он поведал, что в больницу его привезли с сильнейшей аномалией зубной окклюзии, очень довольный тем, что знает такие слова, каких все и не слышали. У него оказался поврежден центр роста в левой челюсти, поэтому одна половина его лица отличалась от другой. Гэбриела и Мэнди позвали к негатоскопу, и они вместе сидели там, пока челюстно-лицевой хирург — ну и рот у него был! — показывал и рассказывал, как устроен череп Гэбриела. Забавно было увидеть свой скелет. Зубы на самом деле намного длиннее, чем он думал. В конце Гэбриел спросил, можно ли ему прийти после операции и посмотреть, как металл выглядит у него в челюсти. «Да у нас тут готовый врач!» — воскликнул хирург, и всю следующую неделю соседи по палате называли его доктором Грейси.

— А каникулы в больнице были прикольными, — сказал он в конце своей истории. — На Пасху там устроили охоту за шоколадными яйцами. Наверное, Рождество они тоже классно отмечают.

Есть все перестали. Лоусоны опустили глаза. Мистер Коулсон-Браун издал сдавленный смешок и поднял ложку.