Эбигейл Дин - Девушка А

— Это не «Таинственный суп», — сказала Далила. — Это мерзость какая-то.

Гэбриел махнул рукой перед ее лицом. Она завизжала и, пригнувшись, отпрянула.

Когда-то это вполне могло быть картошкой размером с кулак, c черными пятнами и зелеными ростками.

— Выбрось, — сказала я.

— Сама и выбрось, — ответила мне Далила.

И в тот момент, когда мы, все пятеро, столпились вокруг стола, дверь открылась и в кухню вошел Отец.

— Это еще что? — прогремел он.

Он пришел слишком рано. В это время мы должны сидеть по своим комнатам и сличать тексты и определения. Он присел на стул у стола и принялся развязывать шнурки на ботинках.

— Ну и кто это нашел? — спросил он.

И Гэбриел со страхом, но гордостью в голосе ответил:

— Это я!

— И где ты это нашел?

— Нигде. В овощном ящике.

— А что ты забыл в овощном ящике?

— Ничего. Мы просто проверяли, есть там что-нибудь или нет.

Отец поднялся, снял рубаху и снова сел, оставшись в одной майке, которая была тесна ему в плечах и животе. Свесив руки за спинку стула, он изучал застывшую перед ним немую сцену — развязка еще не наступила.

— Если ты такой голодный, чего же ты это не съел?

У нас разом закаменели спины и сжались челюсти. Гэбриел хихикнул было, но тут же увидел, что больше никто не засмеялся. Смешок перешел в судорожный вдох. Он смотрел по очереди на каждого из нас большими умоляющими глазами. Я поглядела на свои ноги, потом на Далилу — она разглядывала свои.

— Я не хочу, — ответил Гэбриел.

— Значит, ты не голодный?

— Я… я не знаю.

— Если ты не хочешь голодать, ты это съешь.

Он сидел и ждал. Гэбриел протянул руку и зажал в кулаке гниль. Масса просочилась между пальцами. Он поднял гниль и посмотрел на нее долгим взглядом. Затем, сдвинув брови — мы все перестали дышать, — он поднес руку ко рту. Отец встал, перегнулся через стол и хлопнул Гэбриела по спине. «Таинственный суп» выпал из его руки на кухонный пол.

— Ты что же, думал, я и правда заставлю тебя это съесть?

Он взял со стола золотистый сверток и унес его из кухни.

Ночью, перед первым учебным днем, я проснулась оттого, что кто-то стоял за дверью. В первые, затуманенные сном мгновенья мне показалось — это Отец. Он что-то пристраивал на пороге, сидя на корточках. Но когда он отступил назад, в освещенный коридор, я увидела — это не Отец, а Итан.

С тех пор как мы переехали в Холлоуфилд, я больше не слышала, чтобы он плакал по ночам. Итан побрился налысо и ростом догнал Отца. Перестал, кажется, терять свои вещи. В те дни, когда он сидел в кухне вместе с Отцом и Джолли, я слышала его нарочитый гогот, пробивающийся наверх сквозь половицы. Он даже выступал в «Лайфхаусе», когда на службе присутствовали только члены семьи. Слушая его искреннюю и пылкую проповедь о сыновнем долге, я вспоминала того мальчика, который заявил в Блэкпуле пять лет назад, что он ни в кого не верит.

Я приоткрыла дверь — посмотреть, что он там оставил. Это оказалась одежда для старшей школы. Форменные джемпер и юбка. Вылинявшие, но чистые. То что нужно.

На следующее утро я пришла к нему, встала на пороге и сказала:

— Спасибо.

Он, сгорбившись, разглядывал в карманное зеркальце кожу на шее и даже не посмотрел в мою сторону.

— Где ты ее раздобыл? — спросила я.

На этот раз он поднял глаза — я запомнила этот надменно-любопытный взгляд. Впоследствии на меня много кто так смотрел, но только во взгляде Итана можно было прочитать настоящую свирепость.

— Не понимаю, о чем ты, — ответил он.

Академия «Файв Филдс» принимала учеников из Холлоуфилда и еще из четырех близлежащих деревень. Названия трех из них так же оканчивались на «-филд»; четвертую не так давно большинством голосов переименовали в Додд Бридж. Территория школы включала просторную бетонную площадку для игр, с трех сторон ограниченную кабинетами для занятий, а с четвертой — залом с деревянным полом. Открытие зала в свое время проводил кто-то из младших членов королевской семьи, и в прежние времена он, должно быть, служил предметом гордости; сейчас же потемнел от дождей и пропах занятиями по физкультуре. В первый день я села рядом с Карой — единственной девочкой из двухсот сверстников, благодаря которой следующие семь лет могли стать лучшими в моей жизни. Я пришла к выводу, что зря волновалась о прическе и дырявых туфлях. Незаметной здесь будет сделаться очень легко.

— Ух ты! — сказала Кара, после того как торжественная линейка осталась позади. Она взяла мои руки и развела их в стороны. — Ты так похудела!

Было видно, что хоть ей и немного не по себе, все же мой вид ее впечатляет.

— А ты так загорела! — сказала я в ответ. — Ну, рассказывай — как тебе Франция?

Мы сравнили свои расписания. У нас оказалось три общих предмета, чего, я надеялась, будет достаточно, чтобы продолжать держаться вместе. Ранней осенью мы встречались с ней каждую перемену и в обеденный перерыв где-нибудь за пределами школьного здания и ели сэндвичи, привалившись к деревянной стене. Обед длился час, разговаривать нам особо было не о чем, но Кара приносила из дома книги, которые читала, и делилась ими со мной. Вскоре я стала замечать, как она, изумленно приподняв бровь, заглядывает в мой контейнер поверх страниц. Разве можно протянуть до вечера на двух кусочках хлеба, слегка смазанных вареньем, или вчерашнем холодном супе? Я в свою очередь интересовалась, что принесла на обед она. У нее всегда бывало много всего: салат или сэндвич с начинкой, фрукты или овощи, хранившиеся в специальной коробочке, упаковка шоколадного печенья. При виде него мой рот открылся сам собой даже прежде, чем я успевала подумать, стоит ли спрашивать:

— А можно мне одно?

Поначалу Кара охотно делилась, но со временем ее щедрость сошла на нет. Несколькими неделями позже, открыв коробочку с печеньями «Яффа» — о, этот аромат темного шоколада, смешанный с запахом апельсина! — она повернулась, посмотрела на меня и прижала ее к груди.

— Хватит уже смотреть на мою еду! Меня это бесит!

Где-то через неделю, войдя в холл, я увидела ее с Энни Мюллер, она указала мне на свободное место рядом с собой, и я села, хотя внутри у меня все так и сжалось. Когда я подошла к ним, Энни что-то рассказывала. Она приветственно махнула мне рукой, но не прервала своего монолога. Ее обед состоял из сэндвичей с арахисовым маслом, кукурузных чипсов «Доритос» и банана в специальном герметичном контейнере в форме банана.

— В общем, они в принципе против, — подытожила она свою речь. — Они не могут понять, зачем мне это нужно.

— Родители категорически не разрешают ей прокалывать уши, — пояснила мне Кара.

— У тебя ведь тоже не проколоты, — заметила Энни. Прислонившись к Каре, она яростно жевала жвачку.