Эбигейл Дин - Девушка А

— Скажи мне, — спросил он в один из первых наших выходных, прикасаясь ко мне, — скажи мне, как ты хочешь?

Я перевернулась на живот, положила руки под голову и ответила:

— Хочу, чтобы ты сделал мне больно.

— Скажи еще раз, — потребовал он.

Я послушно повторила.

Его лицо озарилось неторопливой улыбкой:

— Вот это мне повезло!

Когда я повстречала Джей Пи, за несколько недель до окончания университета, я решила, что его семья окажется такой же уютной и правильной, как и он сам. Мать, отец, дом в каком-нибудь графстве. Джей Пи наверняка умеет кататься на лыжах и играет на музыкальном инструменте. Он говорил с каким-то мягким, неопределимым акцентом и был бесконечно щедр — всегда стремился оплачивать напитки, ужины, мой проездной. Если я отказывалась, то всегда находила потом деньги — точную сумму — или в своем башмаке, или же они выпадали из книги, когда я распаковывала вещи.

Через несколько месяцев я поняла — мое предположение оказалось ошибочным, хотя Джей Пи оценил его высоко. Это было то, к чему он стремился в жизни. На самом же деле его мать жила в Лидсе, он навещал ее три раза в год и каждый раз возвращался замкнутым и помрачневшим. В доме матери было полно безвкусных безделушек и кухонных причиндалов — ему становилось там невыносимо. Приходилось смотреть все, что шло по телевизору. Просто вынос мозга.

Правда, успокоить его оказывалось легко. Я ждала его на диване или у стола в той позе, о которой мы договаривались, или в другой, если хотела сделать ему сюрприз; войдя в квартиру, он решительно бросал сумку на пол и, расстегивая ремень, говорил:

— Лучше дома места нет!

Когда я замечала, как Джей Пи смотрит на меня, возвращаясь к нашему столику от барной стойки, или, оборачиваясь, ухмыляется, сидя за письменным столом, — я каждый раз гадала, насколько не соответствуют действительности его представления обо мне. О Папе и Маме я рассказала ему все. Он знал расположение комнат в их доме, лучшие папины истории, мои подростковые претензии. Кому-нибудь другому могло бы показаться странным, что мои воспоминания начинаются с пятнадцати лет, но, поскольку Джей Пи и сам не горел желанием рассказывать о своем детстве, все мои проколы легко сходили мне с рук. Для обсуждения у нас оставались его дела; отношения Оливии с одним из его старших коллег, которые то прекращались, то возобновлялись; моя грядущая работа; книги, которые стоит взять с собой в Хорватию, чтоб можно было почитать и мне, и ему; новый бойфренд Кристофера, оказавшийся очень серьезным, а хуже этого качества — в этом мы соглашались друг с другом — ничего и представить нельзя. Прошлое для нас обоих стало вроде другой страны, которую никто не желал посещать. У нас оказалось так много других тем для разговоров.

Я осознала, что моя ложь неизбежно вскроется, когда поняла: мне придется знакомить его с родителями. Прошло уже больше года, и мы собирались переехать из наших отдельных квартир в какую-нибудь новую, общую. Если я попрошу, Мама и Папа не откажутся солгать ради меня — я об этом прекрасно знала. Но, представив себе, как они будут сидеть у себя в саду в Сассексе и, подталкивая друг друга локтями, напоминать, что нужно держать лицо, я решила их к этому не принуждать.

— Если ты решилась, — сказала Оливия, — то просто возьми и признайся, пока не довела себя до ручки.

— Но нужно ведь выбрать правильное время, разве нет?

— Брось, Лекс, для такого дела правильного времени не существует.

И так я решилась, и с той поры эта идея висела над моим рабочим столом, сидела рядом со мной в такси, когда я возвращалась домой. Стояла рядом с нашей кроватью по ночам, поглядывая на свои часики.

Я дождалась начала летних банковских каникул. Пятничный вечерний поезд до Лейк-Дистрикт, баночки джин-тоника. До мини-гостиницы, в которой мы забронировали номер и завтрак, мы добрались после полуночи, а к утру из темных очертаний проступили местные пейзажи, такие яркие и текстурные, как будто их только накануне закончили писать.

Я выждала километра полтора от начала нашей прогулки — мы ушли от дороги и начали восхождение. Вспомнила, как доктор Кэй все время твердила, что говорить правду легче, когда не смотришь человеку в глаза, и выбрала место, где тропинка сужалась — идти там можно было исключительно друг за другом.

— Есть одна вещь, которую я должна тебе рассказать, — начала я.

— Звучит как отличное начало выходных.

— Меня удочерили.

— Ясно. Эти твои родители, которые из Сассекса?

— Да.

— И сколько тебе тогда было?

— Больше, чем можно подумать, — пятнадцать.

— Господи, Лекс. Значит, ты знаешь, кто были твои настоящие родители?

— Знаю, — ответила я и почувствовала, как между нами что-то сдвинулось. Вот он край, и мы — совсем рядом, вместе.

Я дала ему только ту информацию, которую он мог найти в открытых источниках. Когда я закончила, он какое-то время молчал, и я мысленно умоляла его обернуться — чтобы увидеть его лицо.

— Господи, Лекс, — сказал он. — Я тебе сочувствую.

И поскольку времени было всего десять утра, а он не умел долго оставаться серьезным, то добавил:

— А попозже ты не могла рассказать? Ну чтоб сразу залить это дело?

Джей Пи повернулся и притянул меня к себе.

— Мы можем поговорить об этом в любое время, — произнес он. — Но я не обижусь, если ты вообще не захочешь об этом говорить.

Мы брели, обнявшись, пока тропинка не стала слишком узкой для двоих, и он снова зашагал впереди меня. Эта картина осталась у меня в памяти — Джей Пи с легким рюкзачком на спине, чуть склонившись, удаляется от меня к горизонту. После того как я столько времени не могла решиться, он бросил мои откровения на эту тропу, как кожуру от фрукта или даже огрызок. И в довершение заговорил об обеде.

Той ночью, после секса, мы лежали с ним в постели, отодвинувшись друг от друга как можно дальше, соприкасаясь лишь руками. Молчание настолько заполнило комнату, что всякий нарушавший его бытовой шум — журчание воды в туалете, звук мелодии из его телефона — казался оглушительным и приводил в замешательство. Я закрыла было глаза, но тут же встрепенулась — чего-то не хватало.

— Вот оно где, — сказала я и подобрала с пола одеяло.

Оказавшись под ним, Джей Пи повернулся ко мне и сказал:

— Мне теперь неловко из-за вещей, которые я с тобой вытворял. Которые мы оба вытворяли. После того, как ты рассказала.

— Почему? Если я сама этого хотела?

— Да. Но все же…

— Знаешь, что бы там ни было, это ни при чем. И даже если бы было при чем…

— Да?

— …какая разница?

— Ну, не знаю.

Я не могла прочитать выражение его лица — было слишком темно. Нашла его на ощупь, коснулась волос, уха. Он придвинулся ближе.