Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1

Господь милосердный сберег его во время Великой Чумы в тысяча триста сорок восьмом году, когда вокруг умирало по восемьсот человек в день… Но он выжил, худой и дрожащий восемнадцатилетний юноша. Совсем как Жан-Пьер. Старик с теплой улыбкой взглянул на своего юного помощника и снова погрузился в воспоминания.

Уже тогда он понял, что Господь, всеблагой и справедливый, предуготовил ему великую стезю. И очередным даром небес была встреча с Перренель. Она была молодой вдовой, что неудивительно. Вокруг были сплошь вдовы и вдовцы.

Оставшиеся от покойного мужа Перренель небольшие средства позволили молодым соорудить еще одну пристройку для подмастерьев-переписчиков и открыть книжную торговлю, на выручку от которой Николя и поставил напротив своих мастерских этот маленький домик, состоявший из одной комнаты с очагом, спаленки на втором этаже да небольшого подвала. Над входом он гордо повесил вывеску, которую украсили лилии. С тех пор этот дом так и называли – «дом под лилиями».

Всю жизнь с Перренель они прожили в нем и были здесь счастливы каждый день, пусть и не было у них детей. Пути Господни неисповедимы. Он не дал Николя наследника, но он вручил ему великий Дар – знания, которые позволили ему заботиться о тысячах страждущих. В этом было его великое предназначение, его Путь. Его и Перренель.

Осторожный стук в дверь прервал его воспоминания.

Жан-Пьер вздрогнул, перестал жевать и со страхом оглянулся на дверь.

– Открой, Жан-Пьер, не бойся. Это пришли монахи из госпиталя Святого Людовика. Я жду их, – успокоил своего подмастерье алхимик. – Если бы это были «кабошьены» – они бы попросту выбили дверь…

В дверь, осторожно приоткрытую подмастерьем, тихо вошли два худых монаха-францисканца, низко поклонились хозяину и скромно замерли у порога, сложив на груди натруженные руки. На бледных лицах служителей Господа застыли усталость и смирение.

– Проходите к очагу, святые отцы! – вернув гостям поклон, радушно пригласил монахов Фламель. – На улице по-прежнему дождь? Я вижу, вы промокли. Обсушите одежду и согрейтесь. Наша трапеза скудна, но мы с радостью разделим ее с вами.

– Благодарим вас, мессер Фламель, – за себя и своего товарища ответил старший из монахов, снова склоняясь в глубоком поклоне. Монах говорил тихо, но внятно. – Ваша доброта не знает границ – это всем известно, да воздастся вам за нее сторицей! Ведь благодаря вашим щедрым пожертвованиям госпиталь Святого Людовика смог столько лет бесплатно принимать всех нуждающихся. Но наш долг перед больными призывает нас вернуться в госпиталь как можно быстрее. Больных в это смутное время все больше с каждым днем, страдания их тяжелы, а рук не хватает, но, уповая на милосердие Господа нашего, мы с братьями стараемся облегчить их муки по мере сил.

– Вы достойно несете взятую на себя ношу, святые отцы, – кивнул Фламель. Он прошел два шага до стены и снял с полки шкатулку. – Я пригласил вас, чтобы передать вам нотариально заверенные акты дарения госпиталю «Кианз-Вэн» имени Святого Людовика земельных участков и домов, принадлежавших на праве совместной собственности мне и моей покойной супруге Перренель, – сказал хозяин дома и достал из шкатулки несколько листов плотной бумаги, свернутых в трубочку и перевязанных лентами. – Отныне, с сего дня, они переходят в собственность госпиталя, равно, как и доход, который они приносят ежемесячно. Пусть каждые денье и су, 18 18 «денье» и «су» – мелкие монеты, имевшие хождение во Франции в XIV веке – (прим. автора) что они дают, послужат благому делу! – старик положил документы обратно в шкатулку, а шкатулку протянул старшему из францисканцев. – Прошу вас, брат Ансельм: примите с Богом!

Старший из монахов сделал шаг вперед и опустился на колени перед Фламелем. Он принял драгоценную шкатулку, поцеловал руку старику и, поднявшись на ноги, сказал:

– Дела ваши, мессер Фламель, будут жить в веках. Да благословит вас Отец наш небесный и воздаст вам по заслугам!

Монах не ошибся. Еще почти четыреста лет, до тысяча семьсот восемьдесят девятого года, парижский госпиталь для слепых «Кианз-Вэн» имени Святого Людовика будет устраивать ежегодные процессии в Сен-Жак-де-ля-Бушери, чтобы помолиться о душе Николя Фламеля, общественного писца с улицы Мариво.

После ухода монахов мастер и его помощник быстро закончили свою скромную трапезу, после чего подмастерье убрал со стола, снова задвинул тяжелый засов на двери и плотно закрыл ставни на крючок.

При колеблющемся огне сальной свечи вдвоем они привычно отодвинули тяжелый деревянный стол в сторону, затем, взявшись за большое бронзовое кольцо, открыли люк в полу, и по очереди спустились по лестнице в подвал, осторожно прикрыв крышку люка за собой.

Опустевшая комната еще какое-то время освещалась неровным пламенем догоравших поленьев в очаге, но вот и они погасли, и комната погрузилась во мрак.

Из многих роз – капля масла,

из многих мук – капля мудрости!

Мощный двигатель служебного мерседеса, принадлежавшего Бюро Интерпола в Афинах, легко разогнал тяжелый седан представительского класса до нужной скорости на трассе, но в комфортабельном салоне его звук почти не был слышен. Друзья сидели на заднем сиденье, погруженные в собственные мысли. Книга «Сокровище алхимиков» с торчащими из нее закладками лежала рядом на сиденье.

– Ты все-таки думаешь, что это они? – спросил своего друга Виктор Манн, после того, как первые десять минут прошли в полном молчании и в попытках «переварить» и осмыслить услышанное от профессора Илиопулоса.

– Не знаю, не знаю, – растерянно пожал плечами Алекс. – Чудно как-то. Мне сложно поверить в то, что я общался с человеком, который родился, как сказано в этой книге, в тысяча триста тридцатом году. Согласись, это трудно укладывается в голове…

– Ты говорил, что они знают русский? – поинтересовался полковник Интерпола.

– Да, причем они говорят на нем слишком чисто, если ты понимаешь, о чем я! – Алекс повернулся к другу и продолжил: – Говорят слишком чисто и правильно, интонации у них другие, что ли. Пишет этот Николай Францевич будто с Пушкиным в одном лицее учился: архаизм на архаизме! Но то, что он назвал меня в письме «милостивейший государь», еще совсем не означает, что ему семьсот лет и он великий алхимик, – Алекс снова пожал плечами. – Мало ли какие бывают причуды у стариков. Может, он любитель старины? И по мне уж лучше так, чем современный русский «новояз» с его «превед, медвед!» и так далее.