Эр Джейкобс - И вдруг тебя не стало

Светлая комната. Потом дисциплинарный совет. Потом тюремная камера.

Я остановила себя.

Как я до этого дошла? Бойфренд мертв, я подозреваюсь в убийстве, старый друг порвал со мной всякие отношения, и я полагаюсь на шестилетнего ребенка в выборе направления, пока мы въезжаем в сельскую местность.

Мы летели вниз по дороге сельского Юга. Нас окружали поля, на которых, несмотря на близкое расположение к городу, паслось большое количество скота. Сложенные камни – тени Гражданской войны. Дорога была прямая, пока ей не пришлось изогнуться из-за известняков. Над головой четыре черные птицы неслись по серому небу в свободной нисходящей спирали.

Зазвонил мой телефон, но код города распознать не удалось. Я потянулась к нему, но тут же остановилась, моя рука сжалась в кулак. Я чуть не попала в аварию, когда отвечала на телефон во время вождения. Промелькнула мысль о Коле, но я приказала себе сосредоточиться и не думать об этом.

Оливия выжидающе посмотрела на меня.

– Извини, это не твой папа звонит. Просто продавец или кто-то еще.

Оливия наклонилась вперед, ее лоб почти касался приборной доски, тусклый желтый солнечный свет придавал ее волосам карамельный цвет. Она молча смотрела на птиц.

Как давно я потеряла связь с Колом? Я посмотрела, который час. Было уже больше трех – почти час прошел с тех пор, как он покинул лабораторию Сильвера. А мы все ехали. Миля за милей. Я представила себе жар от нагретого двигателя грузовика, к счастью, выходящий сквозь вентиляционные отверстия. Мимо проносились машины. Табак поник в поле и лежал неподвижно, словно кланяясь, боясь остаться на ветру. Я посмотрела в зеркало заднего вида – дорога позади нас была пуста.

– Вот он, – наконец указала Оливия. – С белым почтовым ящиком.

Пыль закружилась позади грузовика, когда я свернула на длинную колею подъездной дорожки. Мы бросились к дому. Была видна только вершина зеленой крыши, пока я не поднялась на небольшой холм. Затем в поле зрения появилась остальная часть дома – широкое белое крыльцо.

Кол говорил, что это сельская местность. Он не шутил – место выглядело еще более буколическим, чем я себе представляла. Аккуратно в ряд вдоль стены покоились четыре «Вольво» из разных штатов. Качели из покрышки, которые он, очевидно, повесил для Оливии, раскачивались, напоминая рыбу в слишком маленьком аквариуме, которая постоянно встречается со стеклом.

Я надеялась, что мы найдем его «Вольво» на подъездной дорожке. Но его не было, и я почувствовала холод, поднимающийся по позвоночнику. Я снова набрала его номер. Тишина. Мой палец навис над телефоном, чтобы вызвать полицию, но остановился. Что я могла им сказать? Что Кол пропал? Я знала, как это работает. Двадцать четыре часа, по крайней мере, потом они поговорят со мной о его праве на частную жизнь и начнут его искать.

А кто его ищет? Ах да, я.

Человек, которого они подозревали в исчезновении, в убийстве. Они арестуют меня и отправят Оливию… куда? Под государственную опеку? Это было невозможно. Началась игра без правил.

Я сказала себе, что он будет здесь с минуты на минуту.

Корабельные сосны выстроились вдоль поляны, отбрасывая длинные тени на выжженную ветром траву. Оливия достала из кармана бисерную ключницу в форме собаки, отперла входную дверь, и теплый воздух вырвался из двери во все стороны. Внутри было соблазнительно уютно.

Порядок, царящий здесь, впечатлял. Столешницы блестели. Стулья были аккуратно задвинуты под кухонный стол. Обувь выстроилась в ряд у шкафа для одежды. Все на своих местах.

Я осмотрела коридор. Пустой.

Снаружи качели продолжали совершать свой короткий круг.

Я видела, что прежний энтузиазм Оливии начал угасать. Даже тому, кто привык доверять, этот день мог начать казаться очень странным.

Я нашла ванную и умылась. Круги под моими глазами были такими темными, что казались нарисованными. Такие сделал бы себе профессиональный игрок, если бы пытался защититься от солнечного света во время игры. Полотенце для рук, которым я вытерлась, пахло антибактериальным мылом.

Когда я вернулась в гостиную, Оливия указала на мой ботинок.

– Что происходит, когда ломается кость? – спросила она.

Я попыталась найти какой-то ответ. Я была измучена, но в то же время меня трясло от переполнявшей меня энергии.

– Надо надеть вот такую штуку, гипс, – объяснила я. – На самом деле это не так уж страшно. Тело лечит себя само.

Она обдумывала эту идею, а я смотрела на дорогу, положив руку на занавеску, будто пряталась за ней, зажав между указательным и большим пальцем плотную ткань. Я пыталась удержаться, но снова посмотрела на время. Холод проникал сквозь старые окна.

Было совсем нехорошо. Было очень плохо.

Я вспомнила, как пряталась за спинку дивана, когда мне было лет семь-восемь, глядя на улицу и ожидая увидеть автомобиль отца, – до того, как научилась перестать его ждать. Это было чувство, похожее на волнение, какое бывает в кино: я наблюдала, как он выходит из-за сверкающего капота – с полным оптимизма, мечтательным взглядом в красивых глазах. В моих грезах он выглядел как кинозвезда пятидесятых годов из черно-белых фильмов, всегда в пиджаке. И, наверное, всегда был готов извиниться за то недопонимание, от которого мы страдали так много лет, – а я теперь была готова принять эти извинения.

Этому даже не обязательно было происходить в реальности, чтобы я почувствовала себя лучше.

Оливия указала на дверь сразу за гостиной и нерешительно спросила:

– Можно, я пойду в свою комнату?

– Конечно. Я буду здесь.

«Подожди, – подумала я. – Это глупо. Если кто-то – Сильвер – нашел Кола, то он может найти здесь и нас».

Я схватила ее за капюшон плаща.

– Подожди секунду. Дорогая, оставайся на крыльце, хорошо? Мне нужно написать записку для твоего отца.

Моя голова гудела от беспокойства, как летний хор сверчков.

Сельская тишина создавала впечатление, что где-то притаился человек. Чудовище.

Он идет.

Даже те ощущения, когда ты в возрасте Оливии встаешь с постели и идешь по темному дому, могут быть действительно жуткими. Как будто нечто, затаившееся в тени, может достать тебя, убить тебя.

Это страх, а ведь есть и настоящий страх.

Стань самым большим монстром. Стресс сделает маньяка из тебя самой.

Я перевернула широкий белый конверт. Естественный свет пробивался сквозь кухонное окно над раковиной. Потянувшись за ручкой в высокой кружке рядом с телефоном, я опрокинула ее. Ручки рассыпались по потертой столешнице, несколько громко упало на пол.

– Черт, – выругалась я.

Надо было подумать, что именно написать. Кончик ручки нажал на бумагу, у меня на лбу выступила капелька пота. Я наконец открыла шариковую ручку и написала большими буквами.