Роман Канушкин - Телефонист [litres]

– Игорь! – закричала Ванга. – Она сейчас задушит Ольгу!

«О чём она?» – мелькнуло в голове у Игоря Рутберга.

Он по-прежнему держал голову Сухова под прицелом и сейчас с трудом подавлял желание облизать губы, как в книжке этого проницательного Форели.

Экскаватор, с которым он недавно возился. Лобовое стекло затемнено, и в нём, как в зеркале, отражается дом, вход в дом, где находятся две его сестры, и в этом тёмном зеркале сейчас что-то промелькнуло. Элен страшно, с грудным всхлипом, вскрикнула, и раздался грохот.

– Заманчиво, – снова начал говорить Сухов.

Дюба увидел это, когда собирался разбить молотком окно. Дверь на верхний уровень цокольного этажа оставалась открытой, и Дюба увидел женщину, которая раздробила его единственную ногу. Она притащила тело другой женщины, которую Дюба никогда не встречал прежде, вероятно, той самой сестры, Ольги, о которой они говорили, и склонилась над ней. Дюба понял, что она собирается сделать. И убедился, что Ольга, к счастью, не мертва, потому что, как только безумица сдавила её шею, у той задрожали ноги. Но она не сопротивлялась, видимо, была без сил или под действием снотворных. Дюба посмотрел в темноту зиндана, из которого выбрался, и на двух женщин, одна из которых собиралась задушить другую. Этот дом действительно полон чудовищ. Он пришёл сюда к тёзке за помощью, розовый слон привёл его, но вот как всё повернулось. Девочка, которую надо спасти, и беспомощная женщина; Ксения и Ольга, и молоток в его руках, безжалостно раздробивший его ногу. До женщин вверх вели несколько ступенек, но Дюба их прекрасно видел.

– Прости меня, – проговорил он. – Я знаю, что ты могла бы быть хорошей.

И швырнул молоток. Наверное, если б его рука была твёрже и сильнее, он убил бы Мадам наверняка. Но молоток коснулся её челюсти уже на излёте, и Дюба закрыл глаза.

Сухов видел, как Игорь Рутберг на мгновение скосил взгляд куда-то за его спину, среагировав на грохот, и как он увидел там что-то, возможно, то же, что и Ванга, потому что глаза его застыли. И этого мгновения Сухову хватило.

«Я ведь обещал, что убью тебя», – успел холодно подумать он.

– Заманчиво, – повторил Сухов. – Но не подходит.

И нажал на спусковой крючок. А потом ещё раз, не позволив Игорю Рутбергу совершить ответный выстрел. И услышал, как тихо застонала Ванга, и понял, что она, скорее всего, зажмурилась, когда обе его пули пробили грудь человека, которого всё это время они называли Телефонистом.

А потом она всё же подбежала к нему, склонилась и заговорила:

– Дыши, дыши, мы сейчас вызовем скорую. Дыши…

И Сухов понял, что до конца своих дней, сколько бы ему ни осталось, он будет помнить интонацию её голоса. И ту тайну, с которой любовь перетекает в ненависть, и всё равно до конца не забывая обратную дорогу, тайну, которая, так или иначе не даёт покоя каждому, и которую так до конца никому не удалось разгадать.

Сухов подошёл, присел рядом. Ему бы отправиться за дочерью, но вот он пока подошёл сюда. Игорь Рутберг что-то пытался сказать.

– Тихо, тихо, – остановила его Ванга. – Тс-с…

– Она… жива? – прохрипел Игорь Рутберг.

Сухов посмотрел на женщину, известную ему как Мадам; видимо, молоток нанёс ей серьёзное увечье, как минимум сломав челюсть, может быть, и другие, гораздо более опасные травмы, но сейчас ответить на этот вопрос он не мог.

Сухов сказал:

– Моя дочь?!

– В подвале, торопись, – на губах Игоря Рутберга уже выступила кровь. – Код – сто шестьдесят три. – Он поглядел на Вангу, попытался ей насмешливо подмигнуть и всё-таки повторил свой вопрос:

– Она жива?

– Кто? – странно спросил Сухов.

– Ольга, – ответил Игорь Рутберг.

– Жива, – Сухов кивнул. – С ней всё в порядке.

– Хорошо, – отозвался Игорь Рутберг. Кровь из его рта уже шла потоком. Но всё-таки он улыбнулся. А потом закрыл глаза. И перестал существовать.

…Время обладает множеством свойств. Оно умеет ускорять и замедлять свой бег, может пролетать мгновенно или незаметно и даже останавливаться, играть в злые шутки, быть всесильным, с ним не поспоришь, и на всём оставлять свой след. Единственное, чего оно не может, так это оборачиваться вспять. По крайней мере, в этом мире причинно-следственных связей…

Примерно с этих слов он начал новую книгу под своим именем. И понял, что они – дерьмо. Никуда не годятся. И новая книга никуда не годится. Он больше не может писать. Телефонист, или Игорь Рутберг, или брат Ольги сжёг его мозг. Вряд ли специально, скорее всего, ненароком. Не рассчитал дозу. Не специально. Писатель Форель нужен был ему дееспособным, в хорошей рабочей форме, чтобы закончить пятый роман о Телефонисте.

Да, он его подставил, прострелил ему руку – пуля прошла навылет, – и разбросал повсюду следы его крови и следы ДНК. Даже его потная спортивная майка пошла в дело. Но всё это было шито белыми нитками. И по мере того, как действие препарата и последствия этой страшной ночи отпускали его, всплыли некоторые подробности. Например, он вспомнил, как ему шепнули на ухо: «Через недельку будет новый звонок. От Телефониста. И поедешь домой. Ты понял? Что… книга больше ждать не будет?»

Книга ждать не будет, и он готовил новое преступление, очередную свою вылазку. А Простак – молодец! Оказался хорошим мужиком. С самого начала стало ясно, что он не так прост, а он с самого начала был уверен в невиновности Форели. Он сразу ему поверил. Ещё той ночью. И они отправились смотреть запись, сделанную накануне. Всё совпало, не в деталях, но по сути проблемы совпало всё. Их группа прибыла в дом Игоря Рутберга несколько позже отстранённых от дела Сухова и Ванги. И за это время могло случиться много непоправимого. Они все были на грани. Но случилось так, как случилось, ведь время действительно нельзя повернуть вспять. А Простак – молодец, давно уже ходил где-то вокруг Игоря Рутберга, нарывался на неприятности по службе за свои идеи фикс, но сужал круг и искал кого-то могущественного, со съехавшими мозгами. Того, кто всегда на виду, Простак искал в своей темноте. Чутьё… Или ещё одно совпадение.

Это он и поведал Сухову и Ванге. Через несколько дней, как только удалось чуть зализать раны. А ещё о рекламной акции Аркаши Григорьева, которого безмерное самодовольство толкнуло на крайне идиотский поступок. Здесь, можно сказать, он достиг вершины. Ещё когда они совместно с Ольгой готовили его выставку, Григорьев предложил ей нечто подобное. Но Ольга сочла это глупой шуткой. Оживить интерес к Телефонисту, замутить какую-нибудь инсталляцию в стилистике книг Форели. Любитель экстремальной рекламы… Григорьев, правда, не собирался заходить настолько далеко. И полагал дело абсолютно безопасным: ведь Тропарёвский – Телефонист из книг Форели – в местах лишения свободы. Так, почти невинная шутка, главное, правильно припрятать концы. Но так далеко он заходить не собирался, максимум – оставить резиновую женщину где-нибудь в людном месте Москвы по топографии книг Форели, а-ля стрит-арт, и выложить реакцию на событие в интернет. Наверное, он полагал себя новым доморощенным Бэнкси, но выходка с проникновением в квартиру Кривошеева и звонком Сухову уже всецело на совести Пифа. Тот по части самодовольства абсолютно превзошёл шефа, и оба жестоко поплатились. Причём Пиф в прямом смысле. Его, под завязку накачанного наркотой, Телефонист заставил ассистировать себе в… «Аквариуме». Это вызвало шок и ужас у Григорьева и толкнуло его на попытку бегства.