Катажина Бонда - Очкарик

Ольга первой бросилась спасаться. Однако после нескольких безуспешных попыток протиснуть в маленькое окошко широкие бедра ей пришлось влезть назад. Худая, как жердь, она все-таки была сформировавшейся женщиной.

— Я не хочу так умирать, — заскулила она.

— Молись, — крикнула Катажина. — Громко!

— Это ничего не даст! — сдалась сестра. Она опустилась на пол и начала выть словно зверь. — Они убьют нас!

— Бог спасет, если веришь. Отче наш… Верую… Иже херувимы…

— Не верю, — простонала Ольга и впала в ступор.

У Катажины не было сил уговаривать сестру. Она подсадила дочку. Дуня без труда проскочила через небольшое отверстие. Сев на раме, она вопросительно смотрела на мать. Не плакала.

— Прыгай! — приказала Катажина, и тут же добавила уже спокойней: — Это только кажется, что высоко.

Девочка мягко приземлилась в снежный пух. Мать снова встала на маслобойку и высунула голову через окошко.

— Вот молодец, — улыбнулась она, после чего указала на лес: — Беги, Дунечка! Как можно дальше отсюда.

— А ты? — Нижняя губа малышки начала дрожать. — Я одна боюсь.

— Я найду тебя возле плакучей ивы, — спокойно ответила Катажина. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать. — Спрячься в шалаше. Если встретишь людей, говори по-польски, не по-нашему. Поняла?

— Мамочка! — вдруг закричала девочка и резко бросилась вверх, пытаясь влезть назад по стене дома. Маленькие руки тщетно пытались схватиться за бревна. Ножки в валенках упорно съезжали вниз. — Я хочу с тобой!

— Дуня! — прикрикнула на нее Катажина и пригрозила пальцем. — Папа будет недоволен, если узнает, что ты не слушаешься. Убегай и спрячься в лесу! Ну же! Быстро!

Девочка все еще колебалась. Она вытирала заплаканное лицо рукавом шубы. Потом, хлюпая, подняла с земли шапку.

— Я хочу с тобой.

Катажина почувствовала, как по ее лицу все-таки потекли слезы. Она больше не могла сдерживать их. Голос ее задрожал.

— Я с тобой, Дунечка, — заверила она. — Я всегда буду с тобой. Я стану твоим ангелом-хранителем. И никому не дам тебя в обиду. Ну, давай, щавлик, убегай. — Она грустно засмеялась, чтобы скрыть отчаяние. И добавила несмотря на то, что не верила в это: — Скоро увидимся в шалаше. Я приду и уже никогда не оставлю тебя. Обещаю.

К счастью, девочка поверила матери и побежала. Спотыкаясь о сугробы, падала, но вставала и двигалась дальше. Вдруг раздался выстрел. Катажина замерла. Потом высунула голову, как можно дальше. За углом хаты она увидела молодого солдата. Тот стоял на широко расставленных ногах, с папиросой в зубах и целился в Дуню, словно в убегающую лань. За его спиной стояло еще несколько человек, радостно наблюдающих за показательными выступлениями своего приятеля.

— Беги, Дунечка! — крикнула Катажина и закашлялась, потому что весь дом уже был наполнен дымом. Она прошептала почти беззвучно: — Я люблю тебя. — А потом начала тихо молиться, даже на мгновение не спуская взгляда с убегающей дочери. — Святая Анна, защити ее. Не дай в обиду. Святая Анна, мать Божьей Матери, спаси нас.

Раздался очередной выстрел. Катажина прикрыла глаза. Слезы лились ручьями. Лицо ее было искажено гримасой отчаяния.

— Возьми меня, — умоляла. — А ее спаси.

Она открыла глаза. Солдат лежал на снегу, пылая, словно живой факел. Его сотоварищи пытались потушить на нем огонь, но у них это не получалось. Поврежденная винтовка лежала у его ног, магазин стал похож на распустившийся цветок. Видимо, взорвался во время второго выстрела. Вояка скулил от боли, издавая последние вздохи. Дуня, целая и невредимая, исчезала в пуще.

— Слава тебе, Господи, — шепнула Катажина. — Во веки веков. Аминь.

Убедившись, что солдаты не остановили ее дочку, она повернулась к сестре. Ольга лежала, свернувшись в клубок, отравленная дымом, еле живая.

— Вставай, Оля! — Она резко потрясла сестру. Сунула ей в руку громничную свечу. Сама же вытащила покрытую паутиной католическую икону Ченстоховской Богоматери, которая досталась им в наследство от одной из доярок, работающих еще до войны у них в хозяйстве. — И ни слова по-нашему, — прошептала она сестре. — Как выйдем, сразу иди налево, к Мацкевичам. Пусть спрячут тебя. Я отвлеку солдат. Не будут же они стрелять в беременную.

Они вышли через главную дверь прямо на солдат Раиса. Ольга прошмыгнула так, как и сказала ей Катажина. Солдат, охраняющий дверь, был слишком удивлен, чтобы отреагировать, так как сосредоточился на беременной с католической иконой.

— Белоруска? — Он почти вырвал у нее из рук Богоматерь. Посмотрел.

— Полька, пан, — заявила Катажина и покраснела до самых кончиков ушей. Врать она никогда не умела. — Спросите у пани Мацкевич, она католичка.

А потом начала проговаривать вслух праздничную молитву к Громничной Богородице. Растерявшийся солдат пялился на ее огромный живот. В конце концов дал ей пройти. Она встала у забора вместе с остальными спасенными. Наклонила голову и посмотрела на целый ряд тел, которые лежали в неестественных позах, большинство спиной вверх. Она не видела лиц убитых, но головы их были разбиты пулями, камнями, палками.

Одного она узнала. Это был ее ровесник, Янек Карпюк. Они учились в одном классе. Во времена ее девичества вместе ходили на танцы. Из них могла бы получиться прекрасная пара. Все думали, что она выйдет за него замуж. Видимо, он только что получил удар штыком. Глаза еще были широко раскрыты, из живота текла густая кровь. Она булькала и быстро впитывалась в снег. Катажина едва сдерживала крик. Она видела, что Янек еще жив. Он наверняка еще все слышал, так как был в сознании. Первая помощь спасла бы ему жизнь. Янек пошевелил руками, глядя на нее, но был уже не в состоянии что-либо сказать. А она не могла ему помочь. Даже не могла подойти к нему, чтобы подержать за руку в последние секунды его жизни.

— Господи, помилуй, — прошептала она себе и подняла глаза к небу. — Спаси Дунечку. Не допусти, чтобы с ней случилось что-то плохое. Спаси и сохрани.

Солдаты искали оружие. Они по очереди подходили к каждому и уводили на допрос. Катажина почувствовала, что ее тошнит. Если бы она выдала соседку, то они оставили бы в живых остальных жителей деревни. Когда наконец пришла ее очередь давать показания, она не смогла донести на Мацкевичей, а лишь покачала головой, что ничего не знает. Оглянулась. Их дом был еще цел. Под можжевельником все так же лежали тыквы. На Мацкевичах ни царапины. Они католики. Катажина подумала, что Бурому даже в голову не придет искать у них.

Спустя мгновение солдат подтолкнул к ней женщину с искаженным от бешенства лицом. Солдат держал ее мертвой хваткой.

— Пусти, сволочь! — крикнула соседка.

Катажина узнала Беату Шиманскую, дочь старого Мацкевича. Это их тыквы они с Ольгой сегодня снимали с чердака. Еще позавчера ее сын играл с Дуней в доме Залусских, пока Беата ходила в костел. Они знали друг дружку с самого детства, хотя Кася была постарше, а до войны считалась самой богатой во всей деревне — женой старосты. Она сшила Беате свадебное приданое и не взяла за это ни гроша. В качестве благодарности Беата иногда помогала ей с Дуней. Сама она долго не могла родить. Однажды, когда Мацкевичам не хватило мяса, чтобы дожить до весны, Катажина попросила мужа отдать им свиной бок из зимних запасов и ни разу не напоминала о возвращении долга. Сейчас она с надеждой улыбнулась соседке.