Инна Жарчинская - Скрипач

Но мой блаженный покой был неожиданно нарушен. Нет, дьявол здесь был совершенно ни при чем. Произошло то, чего я никак не ожидала. Наверное, в моем возрасте мало кто из девушек задумывается об этом. Знают все, но думать начинают только тогда, когда становится уже поздно.

Однажды утром, когда я заявилась в гости к Галине, чтобы немного потрепаться, мне вдруг ни с того ни с сего стало плохо.

Меня затошнило, и я едва успела добежать до туалета. Минут десять я выворачивалась наизнанку и стонала. Желудок старательно освобождался от всей пищи, которая в нем находилась.

Когда я вернулась в кухню и запах жареного мяса — Галка готовила котлеты — вновь ударил мне в нос, я как ужаленная опять метнулась к унитазу, но на этот раз добежать не успела. Меня вырвало прямо в коридоре.

— Извини, Галь, я не хотела, — растерянно оправдывалась я. — Я уберу. Наверное, я отравилась йогуртом…

— Ага, — хмыкнула моя всезнающая подруга, — йогурт это напоминает очень отдаленно.

— Ты о чем? — удивилась я.

— Мать, — Галка никак не могла поверить в мою неосведомленность, — ты что, до сих пор так ничего и не поняла?

Я испугалась. В голову полезли страшные мысли о разных неизлечимых болезнях. Может, я умираю? Увидев мое бледное испуганное лицо, Галюня разразилась истерическим смехом, остановить который она не скоро смогла. Потом, вытирая выступившие на глазах слезы, она объяснила мне причину неожиданного приступа веселья:

— Маня, ты беременная. Задержки у тебя уже были?

— Что? — оглушенная этой новостью, я никак не могла понять, о чем она меня спрашивает. — О чем ты?

— Ох, Маня, ты совсем еще ребенок, — вздохнула моя подруга, — я тебя спрашиваю про месячные. Что тебе еще не ясно?

Если бы она мне этого не сказала, сама бы я ни за что не вспомнила о том, что в прошлом месяце у меня была задержка, но я не обратила на это никакого внимания.

— Что?! — воскликнула я испуганно. — Как беременная? Так быстро?

— Ну ты, мать, даешь! — восхитилась моей дремучестью Галка. — А сколько времени, по-твоему, требуется на то, чтобы заделать ребенка? Это же не ремонт, который может тянуться годами. Тут дело нескольких минут. Раз — получите и распишитесь.

Я опустилась на стул, потому что ноги меня почему-то перестали держать. Где-то в глубине души зарождалась истерика. Вот уж о чем я за все это время ни разу не подумала, так это о детях. А ведь не маленькая и знаю, как они на свет появляются, но мне почему-то казалось, что случится это гораздо позже, во всяком случае не так скоро.

— Галь, — потерянным голосом спросила я, — а может, оно само пройдет, рассосется как-нибудь, а? Может, все не так плохо? Мне же еще учиться и учиться, — я всхлипнула, — и, что я маме скажу? Это какой-то кошмар.

В ответ на мои причитания Галка покрутила пальцем у виска и возмущенно ответила:

— Конечно, само пройдет, но месяцев так через девять. Маня, у тебя есть только два варианта — либо рожать, либо идти на аборт. Третьего не дано. И никто за тебя это решение не примет. Хорошо подумай, потом уже ничего не изменишь.

— Нет, — разревелась я, — не пойду на аборт. Только не это! Я не могу, это же ребенок, мой ребенок.

— Ясно, — Галка улыбнулась, — значит, будешь рожать. Слушай, Маня, я не поняла, чего ты тут воешь белугой? Можно подумать, что родители тебе не помогут. Закончишь ты свой универ, не бойся. Не ты первая, не ты последняя. Кстати, а что по этому поводу думает твой Ник?

Вытирая кулаками слезы и изо всех сил стараясь успокоиться, я звенящим от слез голосом произнесла:

— Он ничего не знает. Я ничего не знала, пока ты мне не сказала.

— Ну, вот и обрадуешь будущего папашу. Если не сбежит, то надежда на светлое будущее у тебя есть. Поженитесь и будете нянчить киндера. Не так уж и плохо, — философски заметила моя подруга.

— А если, — я все никак не могла прийти в себя от обрушившегося на меня известия, — он не захочет ничего? Если ему этот ребенок не нужен?

Галюня думала не больше минуты и выдала:

— Во всем ищи позитив, Маня. Если он окажется козлом, то ты можешь порадоваться тому, что не связала с ним свою жизнь, и послать его подальше, и опять же, напоминаю тебе, что ты не сирота казанская и у тебя нормальные любящие родители, которые тебя не бросят и помогут всем, чем могут. Что за глупые истерики, Маха? Нормальная женщина должна радоваться в подобном случае. Знаешь, сколько на свете бесплодных? А тебе вон столько счастья на халяву досталось. Будем надеяться, что папаша не сделает ноги, узнав о своем новом статусе.

Многие удивляются, как мы с Галкой, такие разные, ухитряемся дружить столько лет. А вот меня этот факт нисколько не удивляет. Из всех моих знакомых никто не умеет так, как Галка, поднять на должную высоту мое упавшее настроение. Ее оптимизма хватало на нас двоих и даже оставалось немного лишнего.

Я вымученно улыбнулась и засобиралась домой. Мне было страшно себе представить, как отреагирует Ник на это известие. В тот момент больше всего в жизни я боялась разочароваться в любимом человеке. Но, как ни крути, Галюня, как всегда, права. Лучше выяснить все на берегу. Если он окажется подонком, то не стоит слишком уж затягивать наши отношения, пока я не прикипела к нему слишком сильно. Потом это будет сделать тяжелее.

Дома я никак не могла решиться на этот разговор. Ник сам заметил мое состояние и встревоженно спросил:

— Мария, что с тобой? Что-то случилось?

Слова сами выскочили из моего горла. Оказалось, что это не так уж и сложно. Гораздо труднее было ждать его ответа. От страха у меня даже сердце перестало биться. И как же мне стало легко, когда он подхватил меня на руки и закружил по комнате!

— Машка, — воскликнул он радостно, — это же здорово! Чего ты такая подавленная? У нас будет ребенок! Завтра пойдем подавать заявление в ЗАГС. Ты согласна стать моей женой?

Я представила себя в белоснежной пене подвенечного платья и венке из флердоранжа, с букетом белых роз и даже замерла от восторга. Какие же глупые вопросы иногда задают мужчины! Неужели он думал, что я откажусь? Но я решила немного потянуть паузу и только потом ответила:

— Конечно, согласна. А ты что, надеялся на мой отказ?

Ник рассмеялся:

— Ну вот, ты уже потихоньку начинаешь превращаться в стерву. Нет, я надеялся, что ты не откажешь, иначе зачем бы я спрашивал?

А потом он взял скрипку и заиграл удивительную музыку. Такого я еще не слышала. От этой мелодии мое сердце принялось стучать так часто и так громко, что я испугалась. По моим венам заструилась не кровь, а что-то другое, горячее и легкое, как пламя. Я почти задыхалась, когда он закончил играть, но как же мне было хорошо!

— Что это было? — спросила я удивленно.

— Музыка твоего сердца, — улыбаясь, ответил он, — помнишь, я тебе обещал, что напишу ее? Это она и есть.