Сью Фортин - Сестра! Сестра?

Это картины Элис Кеннеди. Картины моей сестры. Я касаюсь холста, провожу пальцами по подписи и наконец вновь ощущаю связь с Элис. Такое было лишь раз – когда она прислала нам первое письмо, написанное от руки. Творение моей сестры. Она написала картину. Моя маленькая красавица-сестренка трогала этот холст, размазывала по нему краски, выводила в углу свое имя. Меня затапливает любовь, к глазам подступают слезы. Я смаргиваю их и отнимаю руку от картины. Раскисать нельзя. Слишком многое поставлено на карту.

Мое внимание привлекает фотография на каминной полке. Разглядывая ее, испытываю новый прилив чувств – уже не любви, а страха.

На меня смотрит мужчина за пятьдесят. Светлые волосы зачесаны назад. На нем полосатая футболка-поло, светло-голубая с белым, и бежевые хлопчатобумажные шорты. Мужчина стоит на палубе яхты, обнимает мачту. Светит солнце, он выглядит счастливым и расслабленным, будто перешучивается с тем, кто его фотографирует.

Приближаюсь, беру снимок в руки. Я помню этого человека яснее ясного. Его образ у меня в памяти ни капли не поблек. Отец. Патрик Кеннеди. Я не видела его больше двадцати лет и не думала увидеть вновь – надеялась не увидеть! Однако вот он, здесь, улыбается мне. Голова внезапно кружится, я глубоко вдыхаю, на миг отвожу глаза. Неприятное ощущение отступает, я возвращаю взгляд на фотографию. Прислушиваюсь к себе. Выискиваю малейшие проблески любви, отголоски той невидимой привязанности, которая навечно соединяет отца с дочерью. Первый страх прошел, и я не чувствую к этому человеку ничего. Неудивительно. Там, где должна быть любовь, зияет дыра.

Я высматриваю другие фотографии в гостиной, но их нет. В коридоре тоже. В него выходят четыре двери: наверное, спальни и ванная. Открываю первую дверь слева. Здесь стоит голая двуспальная кровать. Личных вещей нет. Впечатление такое, будто постояльцы только что освободили летний домик и комната ждет, когда придут уборщики и постелят свежее белье.

Закрыв дверь, я заглядываю в соседнее помещение. Односпальная кровать не заправлена, смятое одеяло откинуто в сторону. Дверцы шкафа приоткрыты, внутри висит одежда: синяя футболка, кардиган, белая блузка. Выше, на полке – пара свитеров, рукав одного свисает, словно свитер сунули на полку кое-как, в спешке. На дне шкафа валяются несколько пустых вешалок и спортивные штаны. Я присаживаюсь на краешек кровати, открываю ящик тумбочки. Возникает ощущение дежавю. Совсем недавно я сидела на кровати Элис дома, в Великобритании, и рылась в тумбочке. Тогда я нашла фотографию сестры с Люком. Что найду сейчас?

В ящике лежат мелочи: полупустой пакетик бумажных носовых платков, заколка для волос, бутылочка красного лака для ногтей, шариковая ручка. Выдвигаю второй ящик. Внутри блокнот – маленький, белый, на спирали. Сверху на первой странице большими буквами выведено: «РАБОТА», слово дважды подчеркнуто. Ниже идет перечень: дата и время. Это, наверное, относится к закусочной. Листаю страницы, одну за другой. Почти все похожи на первую. Есть парочка с напоминаниями о делах, с именами. Я пролистываю веером все страницы, от конца к началу блокнота. Пусто. Ничего интересного или обличительного. Я уже готова швырнуть блокнот назад в ящик, как вдруг замечаю конверт официального вида. Он распечатан, и я заглядываю внутрь. Расчетная ведомость на имя Марты Манро, выданная «Закусочной Бич-Хаус» и датированная двумя месяцами раньше. Я откладываю конверт в сторону. Под ним лист бумаги. Он кажется неуместным, чужеродным среди остальных вещей в тумбочке, да и во всей комнате тоже. Плотная бумага формата А5, такие бывают в классических писчих блокнотах. Пальцы ощущают все неровности листа. Я подношу его к окну, откуда сквозь закрытые жалюзи просачивается узкая полоска света. На бумаге видны слабые водяные знаки. Она явно из дорогого блокнота. На листке перьевой ручкой написан номер мобильного телефона, начинающийся с 07.

Я не сразу понимаю, что это код Великобритании. Номера я не знаю.

Выдвигаю ящик сильнее и вижу еще один лист бумаги, на этот раз тонкий и широко разлинованный – он, видимо, вырван из белого блокнота на спирали. Рядом лежит черная картонная коробочка размером с тюбик зубной пасты, на ней изображен голубой глаз. Однодневные контактные линзы. Встряхиваю коробку – пусто. Переворачиваю разлинованный листок. Это список. Пробегаю его глазами. Паспорт. Билеты на самолет. Линзы. Мобильный телефон. Сетевой адаптер.

Список для заграничного путешествия. Если это комната Марты, как я предполагаю, значит, она планировала поездку за границу. Вместе с Элис?

Где же сейчас ее вещи? Неужели кто-то влез в дом, перерыл тут все и забрал понравившееся?

Эта комната напоминает мне о собственных студенческих днях. Комната, где живешь только наполовину, куда приносишь кое-что из вещей, но не все. Комната, в которой можно пересидеть, переспать, но которую нельзя назвать домом.

Я сгребаю находки из ящика, но не кладу их на место, а зачем-то прячу в свою сумку и выхожу из комнаты.

Прежде чем открыть следующую дверь, я глубоко вздыхаю. И, войдя, сразу понимаю, что передо мной спальня сестры. Несмотря на отсутствие людей, комната наполнена теплом и уютом. Одна стена бледно-розовая, остальные белые. Белые жалюзи закрыты, верх оконной рамы изящно задрапирован розовой тканью. Белая кровать накрыта розово-белым стеганым покрывалом. Все чисто и опрятно.

Тишину разрывает звонок моего телефона, от неожиданности я вздрагиваю. Нашариваю его в кармане, смотрю на экран. Люк. Я бросаю торопливый взгляд на часы – сколько сейчас в Великобритании? Должно быть всего шесть утра. Чтобы Люк не спал в такую рань? Невообразимо. Я тут же решаю – что-то случилось. С мамой или с девочками.

– Люк?

– Привет.

– У вас все в порядке?

– Клэр, успокойся, все хорошо.

Я облегченно выдыхаю.

– Ты рано.

– Не мог уснуть. Я вообще не ложился. – Голос тихий, очень усталый.

– Работал?

– Пытался. Но как-то не идет.

Вот это уж точно не похоже на Люка. Не работать и не спать одновременно – так не бывает.

– Что-то произошло? – мягко спрашиваю я.

– Черт возьми, ты иногда задаешь совершенно идиотские вопросы! – Он делает длинный выдох. – Конечно, произошло. С нами. С нами очень плохо. Не понимаю, почему все рухнуло, да еще так вдруг? Какого хрена?!

– Я тоже не понимаю, – говорю я, потом поправляюсь: – Нет, неправда. Я знаю причину. – И мужественно ныряю с головой в омут: – Элис.

– Насчет Элис ты ошибаешься.

– Не ошибаюсь. Поверь мне.

– Поверить тебе? А ты-то мне веришь?! – восклицает Люк. Я отчетливо представляю его возмущенное лицо. – Я ничего не сделал, ни разу не дал тебе ни малейшего повода для недоверия. Я считал нас крепкой парой. Искренне считал. Я знаю, что к тебе чувствую, знаю на сто процентов. А вот ты, похоже, не знаешь, что чувствуешь ко мне, в том-то и беда.