Андрей Мерзляков - Пацан

Хватит об отце. Сейчас мне есть о ком подумать. И ей, черт возьми, действительно нужна моя помощь.

— Я сейчас, побудь здесь, — сказал я девчонке без сознания и схватив с собой керосиновую лампу, рванул в дом.

Свиньи проводили меня глазами, при этом тихо похрюкивая в загоне.

Оказавшись дома, я начал поиски аптечки. Нужно быть по тише.

Нашел её в шкафу у отца, при этом старался максимально не шуметь, дабы не разбудить его. Отец напоминал чёрное пятно на диване, когда я прошмыгнул мимо него.

Вдруг меня обуздал страх.

Чёрное пятно.

Как там, у леса. За кустом. Что — то пряталось там… и сейчас, что — то лежащее на диване навеяло ужас.

Это же отец!

А вдруг…

Вдруг нет?!

Внутренний голос хотел заставить меня проверить, убедиться. Я не поддался, и схватив маленькую прямоугольную коробку с изображенным крестом в одну руку, а лампу за кольцо в другую, выскочил из дома на цыпочках и помчался в амбар без оглядки.

В аптечке первой помощи обнаружились булавки, рулон бинта и пачка обезболивающих таблеток. Еще выцветший бутылёк йода, выпачканный самим содержимым емкости.

Я разложил всё это перед собой и поставил лампу у белоснежных ног спящей незнакомки.

В тусклом свете она казалась принцессой из сказки. Принцессой, оказавшийся у меня амбаре.

Господи, отец меня грохнет.

Я прикоснулся к лицу девчонки. Та не отреагировала.

— Я хочу обработать вашу рану, — сказал я ей.

Девчонка приоткрыла голубые глаза.

— Где я…

— Вы у меня в амбаре, мисс. Я Лукас. Вы поранились, когда мы с вами шли, выпалил я. — Шли к моему дому.

— Помню, — сказала она и убрала от лица копну русых волос. — Нога болит…

— Не смотрите на неё, пожалуйста, — тихо продолжил я.

— Почему же?

— Там рана и мне нужно её обработать.

Она едва не опустила глаза на ногу, где была рана и торчал инородный предмет, вонзившийся в икру.

— Почему не смотреть то? Там всё так страшно? — девочка не сводила с меня глаз.

— Не так плохо, как кажется. Но прошлый раз вы потеряли сознание, едва глянув туда. Так что прошу, не стоит.

— Хорошо, Лукас, — рассеянно сказала она.

Жар прилил к лицу и я спрятал от неё свои глаза. Давно я не слышал своего имени из чьих — то уст. Возможно, никогда.

— Вам нужно что — то зажать в зубах.

— Я не…

— Что бы боль терпеть! И, что бы не кричать. У меня с отцом сложно. Точнее сказать, он очень строгий человек. Он не любит гостей.

— Я поняла, Лукас. Что будет если он меня встретит здесь? Тебе попадёт?

— Ох, ещё как, — я опять подумал о чулане и по спине проскочил холодок.

— Я сделаю вот так, — девчонка прикусила подол, зажав ткань в зубах и зажмурилась. — Я готова!

— Терпите. Будет…, будет больно.

Я аккуратно извлек стебель из — под кожи. Кровь последовала следом, но не так быстро, как я ожидал. Я обработал рану, а девчонка то и дело сквозь зубы скулила, как новорождённый котенок. Нанёс поверх бинт, обмотал несколько раз вокруг ноги и чуть выше, потом надорвав края, зафиксировал узлом.

— Всё.

Девчонка открыла глаза и убрала подол изо рта.

— Спасибо, доктор.

Мы тихо засмеялись.

— Можешь рассказать, от кого ты убегала?

Девчонка посмотрела на меня испуганными глазами, словно кошмар этой ночи вернулся к ней сейчас, возник, после моего вопроса. Вновь.

Мне захотелось обнять её. Но этого, конечно, я не сделал.

Трус.

Она поведала мне очень странную и жуткую историю. Несколько раз я проглатывал ком, появляющийся невзначай в горле.

Девчонка рассказала, как убежала из дома от родителей, когда они поругались и говорили о их скорейшем разводе. Потом рассказала, как они стали делить её, их дочь, с кем она останется и будет в дальнейшем жить. Девочка, конечно, всё слышала, она добавила, что подслушивать это подло, но так вышло и она просто услышала их перепалки. А потом, не взяв ничего кроме сумочки с мелочью и легкой жилетки, рванула подальше от такой семьи. Семьи, где её делят, будто какой-то калач на празднике. Несколько дней жила она в городе. Потом как — то она спряталась под брезент, накинутый на повозку с впряженной лошадью. Кучер отсутствовал, а у неё в мыслях был лишь побег, подальше от ее мамы и папы, которым она не особо то была и нужна.

Я её перебил во время рассказа, спросил, как ее зовут.

— Виктория, — ответила она и потом добавила, — все зовут меня Вик.

Потом она продолжила историю, а я слушал, внимая; сидя в пятне света, излучаемого керосиновой лампой в глубине амбара.

Вик уснула в повозке, вернулся извозчик. Потом была дорога, но Вик всё спала, распластавшись на мешках с зерном. Она рассказала, что она так переживала, так плакала по поводу случившегося с ней дома, что выбилась из сил, поэтому просто отключилась.

Рассказывала, как проснулась от того, что извозчик кричал на неё, просил заплатить за дорогу, а когда она отказалась, пытался схватить за косу, но она выпрыгнула из повозки и ускользнула куда глаза глядят. Вик говорила, что не понимала, куда бежит, потому что они были на какой-то проселочной дороге без единого указателя. Ни одной живой души, колея и плантации кукурузы, выше головы.

И она одна — одинешенька.

— Что здесь происходит?!

Нервный голос привел нас в чувство. Мы испуганно посмотрели на вход в амбар, откуда он прозвучал.

На пороге стоял отец. Волосы взъерошены. В свете керосиновой лампы его лицо выглядело, как оскалившийся в плотоядной улыбке череп, нанизанный на худое тело.

И ещё — было кое — что было пострашнее, чем его гробовой вопросительный голос, разверзший тишину. В руках его было ружье и два зияющих отверстия были направлены в нашу сторону.

Я же знал, знал, Господи, что всё так кончится.

* * * *

Сейчас он, отец, пристрелит нас, как того бродячего пса.

Я ещё не успел подумать об этом, как раздался оглушительный выстрел. Такой громкий, что заложило уши.

— Кто эта шлюшка, пацан? — заорал отец. — Кто, черт побери, она?!

Стрелял он в воздух и больше всего перепугал Вик. Перепугал так, что она вцепилась до боли в мою ладонь своей, теплой и мягкой.

— Пап, я всё объясню…

Я приподнялся, а девчонка юркнула мне за спину.

— Нечего мне тут объяснять, щенок! — отец нервно зашагал нам навстречу вглубь сарая.

— Она была ранена, пап! — пытался объяснится я, разведя руки.

Он почти подошел к нам. Я почувствовал, что Вик дрожит и жмётся ко мне так сильно, что казалось я сейчас упаду от её напора прямо на отца.

— Да послушай ты! — закричал я, что аж сам испугался своего голоса.

Отец отбросил ружьё и двумя руками схватил меня за шиворот. Глаза его в паутинке морщинок по бокам пылали ненавистью, будто адским пламенем.

— Ты никогда меня не слушаешь, пацан! Никогда!