Андрей Мерзляков - Пацан

Он орал мне в лицо, а я хотел выбраться из его железной хватки.

— Не трогайте его! — услышал я сбоку голос Вик.

Она каким — то чудом из — за моей спины переместилась и возникла теперь уже по левую руку отца.

— Что ты сказала, соплячка?!

В отца словно вселился бес. Он отпустил меня и повернулся туда, откуда донесся голос девчонки.

Я посмотрел на Вик и потерял дар речи. Мне казалось, что это все неправда. Что это какой — то кошмарный сон и сейчас, еще чуть — чуть, и я проснусь. Проснусь весь мокрый от пота.

Но нет, это была явь.

Меня напугало то, что Вик ухитрилась схватить отцовское ружьё и направить два дула на его же хозяина.

В тусклом свете её силуэт казался нечетким наброском.

— Не трогайте его! — повторила Вик моему отцу, а тот, выпучив глаза, просто остолбенел. Смотрел на девчонку испепеляющим взглядом.

В голове промелькнули мысли, что я опять сам виноват в том, что сейчас происходит.

— Пап, не трогай её!

На старом худом лице отца застыло бесстрастное выражение. Он бросил взгляд на меня, а потом, словно это был какой-то отвлекающий маневр, яростно бросился на Вик, метнулся в сторону, от дула ружья. И вот он уже возник сбоку растерянной девчонки, с алой повязкой на ноге.

Он толкнул Вик, перенял ружье, дернув за ствол на себя.

Вик распласталась на сене, едва не стукнувшись об ограждение, за которым копошились проснувшиеся от шума свиньи.

Отец повернулся ко мне, что бы что — то сказать, даже скорее всего заорать на меня ещё пуще.

Мол, гляди, к чему твои выходки привели, пацан…

В этот момент я ударил его по лицу так, что казалось костяшки под кожей потрескались. По крайней мере, звук был именно такой.

И отец упал. Упал навзничь.

На мгновение я потерял ориентацию в пространстве в приступе сильного головокружения, когда посмотрел на лежащее тело — неподвижное и похожее на тряпичную куклу. Сквозь это внезапное помутнение я едва слышал плач Вик, похожий на звук доносящийся со дна колодца.

Я подумал, что сейчас себя чувствую так, как человек у которого трескается под ногами пропитанный влагой лёд.

Так же, как чувствует себя человек в самый последний миг перед тем, как уйти под воду навечно.

Яма

Я копал мягкую, податливую землю, там, где сказал отец. Пласт за пластом, перекидывая через плечо.

Спустя час, когда я совсем выбился из сил, а яма почти скрыла меня по шею, я решил передохнуть. Всё это время отец расхаживал, наблюдая за процессом работы как тюремный надсмотрщик. Под глазом у него сияла припухлость багряного оттенка: результат моего удара.

— Я попить хочу, — сказал я опустив черенок лопаты.

Он отрицательно покачал головой. Когда я попытался выбраться, он столкнул меня в пока ещё неглубокую яму.

Я растерянно сел на зад и в недоумении смотрел вверх.

— Шире копай, и глубже. Еще столько же. А там посмотрим, — сказал сверху он.

Я чувствовал, как болят скулы. Голова гудела как чайник, а мне лишь хотелось прилечь.

— Что ты с ней сделал?

Отец посмотрел в сторону и сплюнул.

— Не твоё собачье дело, пацан.

— Моё! — вырвалось у меня. — Скажи, пап…

Отец не отреагировал, просто ушёл. Вместо него теперь с неба на меня глядело яркое светило, а изнуряющие лучи уже заставили меня изрядно попотеть.

Я хотел пить. Я попытался выбраться из ямы, и почти уже вылез, как увидел отца, стоящего неподалеку со сплетением рук в районе груди.

— Ты тупой или не понимаешь? — бросил он в мою сторону.

— Можно воды. Пожалуйста, — взмолился я. — Потом я всё выкопаю, как ты хочешь!

Он раздраженно кивнул и вскоре принёс мне кружку, поставил на кучу рыхлой земли, которую я набросал.

Я махом осушил емкость. Потом продолжил копать.

На несколько мгновений меня вдруг перестало волновать, что будет впереди. Что придется сделать сегодня или завтра. Вдруг потеряло значение и то, что осталось позади, — долгие дни, проведённые на ферме с отцом.

Я понимал, что копание ямы было лишь маленькой расплатой за то, что я ему вмазал. Скоро он запрёт меня в чулане на так долго, что следующий раз, распахнув дощатую дверь, он найдёт лишь дурно попахивающий труп.

Он же может посадить меня и вдруг невзначай забыть?

Заработаться, уехать в город и сделать вид, что меня, его сына, никогда и не было.

Не существовало.

Отец бы так не поступил, сказал мне внутренний голос.

— Я же тогда помог ему, когда нас пытались ограбить люди в лесу.

Это было так давно. Он уже и забыл. Зачем ты привел эту девчонку? А?

Я прекратил разговор сам с собой.

А смысл? Вымышленный собеседник говорит то, что я и так сам понимаю. Знаю, что сам виноват.

Солнце пекло так, что казалось я начал жарится в собственном соку. Руки уже работали на автомате, на автомате кидали землю через плечо, а я словно не участвовал в процессе, а был сторонним наблюдателем.

Глаза заливал пот и я постоянно стряхивал его тыльной стороной руки со лба.

Какое-то время прошло, когда силы меня покинули и я шлепнулся на дно ямы, будто пойманный кем — то пленник.

Отец появился совсем скоро и сбросил мне самодельную лестницу, которая едва ли дотягивалась до дна ямы, такой она получилась глубокой.

— Вылазь, пацан.

Я подтянулся на руках, но они меня не послушались и я несколько секунд просто стоял и набирался сил. Не особо помогло, но с горем пополам я выбрался.

Солнечный круг на горизонте превратился в полукруг и умерил свой пыл. Дело шло к вечеру.

Я весь был мокрый. Потный и грязный. Уставший, обессиленный подросток.

Я умылся в железной бочке, зачерпывая воду совком. Потом начал пить прохладную жидкость, пока желудок не проурчал, говоря стоп.

Отец вытащил деревянный стол из гаража на улицу. Инструменты остались внутри, там, где скучала машина — это было видно в проеме приоткрытой створки двери. На столе отец разделывал свинью, пока не стемнело.

Белая пупырчатая кожа свисала с края стола. Мякоть он подрезал, как сорняки и укладывал чуть дальше от тушки, аккуратно ложа куски в ряд.

— Ужин на столе, — сказал отец не выражая никаких эмоций, а полностью сконцентрировавшись на разделке.

Я глянул на кровавую мясорубку на столе. Раньше мне приходилось видеть такую картину и не раз, я бывало по просьбе отца делал тоже самое.

— Нет, мне что — то не хорошо…, — промямлил я и прикрыв ладонью рот бросился к амбару и изверг на землю всё, что я ел за последние сутки: почти ничего, вода и желудочный сок.

— Видать переутомился, — подметил отец, орудуя тесаком, блестевшим в остатках солнца, едва торчащего на горизонте.

Я выпил ещё воды и меня отпустило. Я подошел к отцу, посмотрел на него. Собрался духом, чтобы спросить у него о том, что не давало мне покоя.