Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Ага. Идея в том, что можно перед всем классом отплатить учителю-психопату той же монетой или разбогатеть, вложив деньги в дело, чей исход тебе известен?

— И забить гол с того пенальти, во время которого ты промахнулся в прошлой жизни.

— Веселые фантазии. Пока не дойдешь до временного парадокса: если ты изменишь прошлое, то изменишь и будущее. И тогда ничего не выйдет.

— А что, если ты не отправишься в прошлое в той вселенной, где находишься сейчас, а сумеешь проникнуть в параллельную вселенную в выбранный тобой момент времени? Вселенную, которая до этого момента была точно такой же, как та, где ты жила. То есть вселенную, где ты уже существуешь как другой человек.

— То есть, по-твоему, тебя двое?

— Да. Потому что в таком случае никаких временных парадоксов больше нет.

— Но есть какая-то безумная реальность.

— Разве не любая реальность безумна?

— Да уж! — Она засмеялась.

— Проблема в том, что, даже если ты хочешь снова пробить пенальти, более молодая версия тебя уже на своем месте — и она вот-вот промахнется. Поэтому сначала надо убрать этого человека с дороги.

— И как же?

— Если ты собираешься занять место этого человека так, чтобы никто не заметил, то с твоей стороны разумнее всего сделать так, чтобы главный герой исчез навсегда.

— Утопиться?

— Накрыть его лицо подушкой, пока он спит.

— Ага. Мартин?

— Да?

— О чем мы сейчас говорим?

— Мы говорим о том, что Питер попал сюда из другой реальности, которая еще два дня назад была точно такой же, как эта. И в этой реальности — здесь и сейчас — он совершил убийство самого себя, пока я вышел позавтракать.

— Здесь? В этой кровати, подушкой?

— Думаю, произошло это в ванной — может быть, пока мой Питер принимал душ или сидел на унитазе. Прибывший Питер ударил его чем-то тяжелым, пролилась кровь, она ведь под унитазом осталась. Новый Питер, чуть старше, вымыл там все, завернул труп в коврик, который был на полу, и выбросил в контейнер за зданием — он знал, что в тот день оттуда заберут мусор.

— Мне это нравится, — посмеялась она. — Но зачем? Зачем он вернулся?

— Чтобы изменить то, что случилось в его вселенной.

— А именно?

— Он тебя не заполучил. Думаю, ты и есть то пенальти, которое он не забил.

— Как здорово — тебе бы про это кино снять! — сказала она, возможно не заметив, как положила руку мне на грудь.

— Может быть. — Я снова закрыл глаза.

Здорово. Здорово там лежать. Снаружи опять пошел дождь. Несильный, но лежавшая рядом со мной Мириам вздохнула. Не открывая глаз, я заметил, как снова засветился ее телефон.

— Надо сказать маме, что я сегодня здесь переночую, — сказала она. — Все нормально, она знает только про то, что я забронировала комнату, а не про то, что ты здесь.

Я пробормотал что-то в ответ. На внутренней стороне век я вновь увидел обнаженный труп. Вмятину в виске. Белую, чистую кожу. Никакой татуировки. Питер. Который только что впервые в жизни влюбился. Который еще не успел допустить первый промах, из-за которого он ее не получит. С виду счастливый парень, который просто спит.

Я ошибся.

Я все-таки заснул на какое-то время.

Когда меня разбудил будильник на телефоне, на улице все еще было темно.

Я смотрел на нее — она лежала в постели спиной ко мне. По подушке разметались черные волосы.

— Мне пора, — сказал я.

Она не шевельнулась.

— Расскажешь Питеру, что мы виделись?

— Нет, я же обещал.

— Разумеется, ты обещал, но вы лучшие друзья. Знаю, каково это. Кроме того, мы же установили, что все трое — лжецы.

Повернувшись в кровати, она улыбнулась мне, — по крайней мере, в темноте я увидел, как блеснули зубы.

— Не знаю, мой ли друг тот человек в Памплоне, — сказал я. — Но я знаю, что люблю тебя.

— Вот что это такое — уважать девушку утром, — пробормотала она и снова повернулась ко мне спиной.

Выйдя на улицу, я обнаружил, что у меня не хватит наличных на такси, но, по крайней мере, пробежка до автовокзала согрела меня настолько, что высохла одежда — влажная и ледяная, когда я ее надевал.

В автобусе до Памплоны царила странная атмосфера. Пассажиры делились на три категории. Первые подзадоривали себя и друзей перед забегом с быками, перекрикивались, громко гоготали, пытаясь скрыть волнение, хлопали друг друга по плечу и уже принялись за сангрию или бренди. Вторые спали или пытались поспать. К третьей категории принадлежал я, единственный, кто обозревал местность и думал. Пытался постичь и осознать, но всякий раз терпел неудачу и был вынужден начать сначала. Наконец размышления прервал звонок Питера, но я не мог взять трубку — он услышит, что я в автобусе. Ехать оставалось еще больше часа, а с пригородным автобусом такое не стыкуется.

Перезвонил я уже с окраины Памплоны.

— Я уж думал, ты проспал, — сказал он.

— Ну конечно нет. Встретимся «У Джейка» через пятнадцать минут?

— Я уже там. Увидимся.

Я засунул телефон в карман. Был ли в его голосе некий скрежет, нечто выдававшее, что он что-то знает? Я понятия не имел. Будь это Питер, я бы знал. Но тот, с кем я только что разговаривал, был чужаком. Казалось, мой мозг вот-вот взорвется.

В баре было столько народу, что мне пришлось буквально протискиваться между мужчинами — и немногочисленными женщинами, — одетыми в белое и красное. Питер — или тот, кто называл себя Питером, — сидел у бара; пришел он, должно быть, рано. На нем была шапочка и пара больших темных очков — таких я раньше не видел.

— Прошу, — сказал он, указывая на полный стакан бренди, стоявший рядом с моим, мелким.

Помедлив, я схватил стакан и осушил его одним глотком.

— Страшно?

— Да, — сказал я.

Он кивнул в сторону газеты на стойке:

— Сегодня быки с фермы Галаванес. Говорят, лютые звери.

— Вот как.

— Не знаю, их ли убьют. То есть после обеда [20] По традиции после забега быки принимают участие в корриде. .

— По-моему, лучше не знать.

— Да.

Он смотрел на меня. А я — на него. Теперь это было заметно. Когда он вышел из ванной в Сан-Себастьяне и сказал, что его вырвало, я подумал: он побледнел и выглядит старше потому, что заболел. Откуда он прибыл — из какого времени, из какого места?

— Времени мало осталось, — сказал он, не глядя на часы. — Пойдем.

Мы встали там же, где и накануне. Идея была в том, чтобы вторая попытка оказалась как можно более точной копией первой. Как говорил Питер, превратить как можно больше переменных в постоянные. Чтобы мы могли сосредоточиться на ощущениях, а не просто обработать все новое и незнакомое. Испытать то же самое, но по-другому. Этим ли Питер занимался последние два дня? Во вселенной, откуда он прибыл, он и я — или тот, кем я был в другой вселенной, — стояли на этом же самом месте и ждали быков? Разумеется, изменения начались с того мгновения, как он вошел в эту вселенную, события перестали течь абсолютно параллельно. Но сколько всего он изменил? И сколько всего хочет изменить? Невыносимо. У парнишки рядом с нами началась истерика. Я его узнал — громогласный американец из автобуса. Нет, это невыносимо, и я повернулся к Питеру, чтобы сказать, что знаю, кем он является — или, вернее, кем не является, — но грохот оповестил нас, что быков выпустили.