Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

Я оглядел стену дома на другой стороне улицы. Попытался высчитать, сколько там метров. Фальшивый полицейский пересек улицу и скрылся в двери прямо подо мной.

Я отступил в квартиру. Итог тот же. Здесь только мы, четыре стены, пожарный топор и собачий труп, разрубленный на две части. Я обошел квартиру и постучал по стенам. Кирпичная кладка.

— Писать умеешь? — спросил я.

Мальчик кивнул.

Я вытащил из внутреннего кармана ручку «Монтеграппа» и протянул ему.

— Как тебя зовут? — спросил я, задирая рукав пальто, чтобы он смог писать на рукаве белой рубашки.

Но рукав был пропитан кровью после укуса, и, прежде чем я успел задрать другой, мальчик встал у стены и стал писать на бледно-голубых обоях.

— Оскар, восемь лет, — прочитал я вслух. — Привет, Оскар, меня зовут Лукас. И знаешь что? Надо нам тебя отсюда вытаскивать.

Я все рассчитал. До улицы примерно восемнадцать метров. Связав свои пальто, рубашку и брюки, я смогу спустить Оскара на четыре метра. А если взять и его одежду — на шесть метров. Вероятно, я могу отпустить Оскара в четырех метрах над землей — серьезных травм у него не будет. Следовательно, нам нужно еще восемь метров. И где я их возьму в абсолютно пустой квартире?

Я разглядывал собаку. Когда я учился на психолога, анатомию мы изучали не очень подробно, но вот что я запомнил — за исключением тончайшей косточки между глазницей и мозгом: в человеческом теле восемь метров кишок. Или кишки. Ведь от глотки до анального отверстия протянута непрерывная кишка. Какой вес способна выдержать кишка? Я подумал о живущем в Мюнхене дяде — он подавал на стол сосиски в соединенных друг с другом кишках, которые я, мальчишка, пытался разорвать. В конце концов мне всегда приходилось прибегать к помощи ножа.

Я схватил топор:

— Поможешь мне, Оскар?

Мальчик посмотрел на меня, вытаращив глаза, но кивнул. Я показал ему, как держать между коленок собачье тело и отгибать передние лапы в стороны и назад, чтобы на меня смотрело натянутое голое брюхо.

— Закрой глаза, — сказал я.

Странно, какие мы, млекопитающие, слабые. От меня потребовалось лишь царапнуть собачью шкуру острым лезвием топора. Брюхо вскрылось, и вывалились внутренности. Пошла вонь. Я тут же стал вытягивать кишки, стараясь дышать через нос.

В крови и слизи было сложно что-то разглядеть, но я нашел то, что, по-моему, напоминало два конца, и обрубил. Завязал на каждом по узлу, чтобы заткнуть отверстия. Не похоже на восемь метров, едва ли даже пять. Но материал казался гибким — может, растянется до восьми, если на конце будет что-то тяжелое?

Я снял одежду и связал вещи прямым узлом. Пришлось потратить время — давно я не практиковался в завязывании узлов. Этому научился у отца, думая, что буду яхтсменом, как он.

Сделав много ошибок, я наконец разобрался, но когда я привязывал кишку к рукаву пальто, они никак не стыковались — рукав пальто просто-напросто выскальзывал из петли. Сидя на полу в одном нижнем белье и дрожа от порывов холодного ветра, долетавших из окна, я пытался сосредоточиться. Просто-напросто не получалось. Громко выругавшись, я посмотрел на часы — Греко начал обратный отсчет более получаса назад.

Делая еще одну попытку, я взял очень длинную кишку. Но гладкая, скользкая кишка вновь выскользнула из узла. Отшвырнув от себя кишку и пальто, я лег на пол, прижал вонючие окровавленные ладони к лицу и почувствовал, как подступают слезы.

Я оказался ровно в том положении, какого он и хотел.

Мою ладонь убрала с лица маленькая рука.

Посмотрев на свет, я увидел, что Оскар поднял что-то вверх. Кишка и рукав пальто. Связанные. Схватив их, я потянул за концы — держались они крепко. Недоверчиво глядя на узел, я постепенно его узнал. Шкотовый узел. Я вспомнил, что говорил мой отец, когда я рассказал ему, что мы с Марией хотим пожениться: к некоторым женщинам мужчинам стоит привязываться беседочным узлом — его легко завязать, легко развязать, но жениться — это завязать шкотовый узел. Чем сильнее тянешь, тем крепче он затягивается.

— Где ты научился… — заговорил я.

Оскар отдал честь, прижав ко лбу два пальца.

— Скаут?

Он кивнул.

В ту же секунду завибрировал телефон, который я положил на пол вместе с ключами от дома и кошельком. Я поднял его. Опять FaceTime, и мощность сигнала вернулась.

Я нажал кнопку приема вызова, и экран вновь заполнило лицо Джо Греко.

— Привет, Лукас. Она на подходе. Смотри, как раз снаружи припарковалась.

Он поднес телефон к экрану компьютера. Я увидел улицу — видимо, в модном жилом квартале, — открылась дверь «альфа-ромео». Как будто мне в грудь вкололи ледяную воду. Женщина, которая вышла оттуда и пересекла улицу, двигалась как профессионал. И как королева.

Греко говорил из-за телефона:

— Когда не можешь кого-то найти, надо сделать так, чтобы они сами к тебе пришли.

На Юдит было красное пальто, которое она всегда надевала на переговоры. Как она выражалась, на войну. Она снимала его до начала встречи. Под ним была белоснежная блузка. Она говорила, что это означает чистый лист бумаги. Готовность пойти на компромисс. И до того как снова надеть пальто, она всегда — всегда — добивалась заключения сделки для себя и клиента. Сейчас, когда я об этом думал, мне это казалось настолько само собой разумеющимся — точно так же ты понимаешь все гениальные шахматные ходы, лишь когда тебе их демонстрируют.

Джо Греко был с Юдит дольше меня, он лучше ее знал. Плюс в шахматы он играл лучше меня. Произнося эти слова, он знал, что я ей позвоню. «Ну, по крайней мере, мы с тобой теперь одни, раз ее у нас обоих отняли». И он знал, как она поступит, узнав, что Греко меня поймал. Придет к нему, чтобы сделать то единственное, что она может сделать, то, что она умеет лучше всего. Вести переговоры.

Экран вновь закрыло ухмыляющееся лицо Греко.

— Кажется, ты понимаешь, что произойдет, Лукас. Королева погибнет. Все пропало. Или как? — Он драматично понизил голос, словно ведущие телевикторин, которые извергал картель Токио. — Наверное, ты еще сможешь ее спасти. Да, знаешь что? Ты получишь шанс меня остановить. Можешь воспользоваться своим оружием — великий Лукас Майер загипнотизирует ужасного Джо Греко и всех спасет! Давай, до ее прихода у тебя есть примерно пятнадцать секунд.

Греко вытаращил глаза, как бы демонстрируя, насколько он готов и восприимчив.

Я сглотнул.

Греко поднял тонкую приглаженную бровь:

— Что-то не так?

— Слушай… — заговорил я.

— Не можешь, Лукас? Что, страх потерпеть неудачу? А когда ты ее трахать собираешься, он тоже приходит?

Я не ответил.

— Ладно, тут не совсем честно вышло, — сказал Греко. — Видишь ли, тот психолог, о котором я тебе рассказывал, предложил лечить депрессию гипнозом, но когда мы попытались, выяснилось, что я к нему невосприимчив. Он объяснил это моим так называемым расстройством личности. У меня иммунитет. Должны же у сумасшествия быть преимущества.