Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Тик-так, — сказал Греко. — Тик-так.

Затем он отключился.

Я набрал номер полиции и нажал кнопку вызова. Но разумеется, я опоздал — сигнала уже не было.

Я осел на пол.

Через какое-то время я почувствовал у себя на голове руку.

Она поглаживала меня.

Я поднял глаза на Оскара.

Он показал на стену, на написанные им слова.

Скоро фсё наладица.

Потом он меня обнял. Так неожиданно, что я не успел его оттолкнуть. Я просто закрыл глаза и обнял мальчика. Подступили слезы, но я сумел удержаться от рыданий.

Через какое-то время я отстранился.

— Был у меня сын — как ты, Оскар. Он умер. Поэтому мне грустно. Не хочу, чтобы и ты умер.

Оскар кивнул, как бы говоря, что он согласен — или что понимает. Я смотрел на него. На грязный, но красивый блейзер.

Потом, пока мы занимались кропотливой работой — связывали имеющуюся у нас одежду и кишки, — я рассказывал ему о Беньямине. Что ему нравилось (старые вещи, такие как большие книги с картинками, грампластинки со странными обложками, дедушкины игрушки, особенно шарики; купание; папины шутки), что ему не нравилось (рыба во фритюре, ложиться спать, стричься; кусачие брюки). Оскар кивал и мотал головой по мере того, как я все это перечислял. В основном кивал. Я пересказал ему одну из любимых шуток Беньямина — он засмеялся. Отчасти потому, что глупо не смеяться, когда вас всего двое, но в основном потому, что, как мне кажется, он счел шутку весьма забавной. Я рассказал ему, как сильно скучал по сыну и Марии. Как меня это злит. Мальчик слышал, лишь иногда отвечал с помощью мимики, и мне вдруг пришла мысль, что он взял на себя мою роль, став немым психологом.

Я попросил его написать что-нибудь о себе на стене, пока я затягиваю все узлы и подготавливаю веревку. Он написал ключевыми словами.

Брешиа. Дедушка фабрика блейзеры. Хороший дом, бассейн. Мужчины с пистолетами. Папа мама погибли. Убежал. Один. Собачья будка. Собачий корм. Футбол. Черная машина, мужчина в белой одежде.

Я спрашивал. Проводил линию между точками. Он кивал. Большие чистые детские глаза. Я обнял его. Маленький теплый подбородок уперся в ямку у моей шеи.

Я посмотрел на собачью голову, лежащую на полу у него за спиной. Собачьи глаза. Детские глаза. Поросячьи глаза. Тик-так, тик-так. Я закрыл глаза.

Снова открыл.

— Оскар, — сказал я, — доставай ручку, попробуем одну странную штуку провернуть.

Он достал ручку «Монтеграппа». Красивую вещь, каких уже не делают.

После того как королева Ольсена ушла с доски и наступила решающая стадия, Мураками как будто бы дал противнику чуть-чуть передохнуть. Он мог себе это позволить, цейтнот был у Ольсена, и могло показаться, что Мураками, вместо того чтобы просто поставить точку, добить из милосердия — и здесь речь действительно шла о милосердии, — захотел воспользоваться шансом блеснуть перед публикой, в последний раз сыграв в садистскую игру с мышкой. По-прежнему улыбаясь и молча, Ольсен совсем забросил кровопролитную борьбу за короля и вместо этого переместил черного коня на противоположный конец доски, словно отказываясь иметь дело с суровой действительностью, — так генерал играет в гольф, пока страну бомбят.

— Не бойся, Оскар. Ты не упадешь.

Говорил я спокойно. Смотрел ему в глаза. Сердце у меня колотилось, наверное, так же, как у него. Кишку я обвязал вокруг его груди, закрепив беседочным узлом. Он снял верхнюю одежду — ее мы привязали в конце цепочки, — и теперь полуголое мальчишечье тело в ботинках висело над мостовой, но руками он вцепился в решетку.

— Теперь я посчитаю до трех, — с напускным спокойствием произнес я, — и на счет «три» ты разожмешь руки. Договорились?

Оскар таращился на меня паническим взглядом, но кивнул.

— Раз, два… три.

Он отпустил. Храбрый парнишка. Я уперся одной ногой в стену под окном и чувствовал, как его вес тянет кишку вниз. Она выдержала. Мы проверяли в квартире, и я знал, что нет причин, чтобы она не выдержала теперь, лишь потому, что до земли восемнадцать метров. Я два раза обмотал кишку вокруг запястья, чтобы иметь возможность притормозить, однако она начала соскальзывать. Это нормально — его ведь надо было спустить вниз, но не слишком быстро; мне придется притормозить, когда дойдет до пальто, и, если остановиться резко, кишка могла треснуть.

Оскар скользил от меня вниз — мы не спускали друг с друга глаз.

Когда пошло пальто, мне пришлось затормозить. Я увидел, что кишка вытянулась, как резинка. Я был уверен, что мои восемьдесят килограммов она бы не выдержала, но мальчик вряд ли весил больше двадцати пяти. Я задержал дыхание. Кишка покачнулась. Она выдержала. Я спускал его побыстрее, прежде чем она успеет передумать. Когда я дошел до последней вещи, блейзера мальчишки, я высунулся из окна, насколько смог, чтобы Оскар упал с как можно меньшей высоты. Держа рукав блейзера одной рукой, второй я крепко держался за решетку.

— Один, — громко крикнул я, — два, три!

Я отпустил.

Сначала Оскар приземлился на ноги — я услышал, как его ботинки ударились о брусчатку. Он упал на землю. Как мы договаривались, чуть-чуть полежал, проверяя, цел ли он. Затем встал и помахал мне.

Я втащил нашу веревку и отцепил его одежду. Сбросил ее ему, и он быстро оделся. Я видел, что он лезет в карманы блейзера, проверяя, все ли на месте: ручка, деньги, которые я ему дал, и ключ от моей квартиры. Я знал, что надежда тщетная, но она, по крайней мере, была. Надежда.

Просуществовала она недолго.

Двое мужчин в черных водительских костюмах выскочили из двери, один — крупный, практически без шеи. Они побежали за Оскаром и догнали его до того, как он достиг заграждения. Они потащили брыкающегося мальчишку к внедорожнику, припаркованному на пешеходной улице.

Я не кричал им. Просто смотрел, как уезжает машина.

Я сделал то, что мог. По крайней мере, мальчик не погибнет, задохнувшись жутким газом Греко. Может быть, Джо даже освободит Оскара. Почему бы нет? Когда королю объявлен шах и мат, остальные фигуры не трогают. Водители — по крайней мере, большинство из них — не убивают ради убийства.

Я вошел в квартиру, отцепил свою одежду от кишки и стал одеваться. Собачья голова смотрела на меня одним изуродованным глазом, одним — целым.

Верил ли я в то, что Греко пощадит Оскара?

Нет.

Я посмотрел на часы. Через двенадцать минут в квартиру пойдет газ. Я сидел на полу и ждал звонка.

Снаружи стемнело.

Греко позвонил за две минуты до того, как время истекло.

Вероятно, телефон был закреплен на штативе — на экране, судя по всему, появилась его гостиная. Камень, дерево. Большие белые поверхности. Снаружи, на просторной террасе, в вечерней темноте светилась огнями рождественская елка. У двери на веранду стояли два охранника: узкие черные водительские костюмы топорщились от мышц — и оружия. Греко сидел на белом кожаном диване, рядом с ним — болтающий ногами Оскар. Блейзер застегнут криво, на нагрудном кармане — ручка «Монтеграппа». С виду испуганный и заплаканный. На низком журнальном столике перед ними стояла шахматная доска — кажется, партия в эндшпиле. Рядом с доской лежал керамбитовый нож и пульт, который и пустит иприт.