Василий Боярков - Пираты, или Тайна Бермудского острова

– Ты чего это воротишь от меня холёное, милое личико? – негодовал закоренелый разбойник, прекрасно осознавая, что благими ароматами он нисколько не пышет. – Тебе, что ли, богатенький выродок, не нравится, как от меня сейчас пахнет? Ты оскорбить меня хочешь?!

– Нет, простите… даже не думал, – старясь собрать всю имеющуюся волю, чтобы невольно не сморщиться, отпрыск высокопоставленного родителя продолжал ничуть не легонько подрагивать, не чая уже, что сможет выбраться из сложной, непредвиденной ситуации и что останется и целым, и невредимым, – просто Вы, сэр, наводите на меня нечеловеческий ужас и нагоняете несказанного страху, – не стал Липкен геройствовать и изображать, чего и в помине-то не было, а именно отвагу и смелость.

– Тебе действительно страшно? – удовлетворенно и более миролюбиво провозгласил главарь отпетых разбойников, одновременно расплываясь в самодовольной, а в чем-то и благодушной улыбке и отнимая от молодого офицера остроконечную саблю. – Понагнали мы здесь чудовищного кошмара?

– Правда, сэр, – чувствуя перед подчиненным личным составом большую неловкость, молодой повеса опустил напуганные глаза, закономерно стыдясь незавидного, трусливого положения и не представляя, что остальные члены матроской команды напуганы нисколько не меньше.

– Понятно, джентльмены? – обратился главарь к сопровождавшим членам пиратского братства, неприятно ощерившись и выставляя на показ два чудовищных, практически полусгнивших, клыка. – Мы с вами страшные!

– Га-га-га, – было ему отвечено дружным, многоголосым гоготом, подхваченным почти сотней разбойничьих глоток.

– Тогда сотвори что-нибудь с той удивительной штучкой, – так же внезапно, как вроде бы показал довольство, сделался Уойн невероятно озлобленным, – чтобы она снова показала мне несговорчивого родителя – вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий… Глядите, ребятушки, – необычайно ласково обратился он к преданным спутникам, повысив голос почти до громогласного крика, – как можно не гоняясь за кораблями, через расстояние передавать властям наболевшие, выстраданные нами, проблемы! Давай уже действуй, – переключился пират на современного офицера, понизив голос до зловещего полушепота, – не видишь, моя команда полна ожиданий и скорой, и обильной наживы?

– Я пробую, но у меня ничего не выходит, – больше обычного затрясся легкомысленный отпрыск, – абонент недоступен, а это означает одно их двух: либо мы вышли из зоны покрытия сигналом, либо мой отец, попросту говоря, нас «игнорит» умышленно.

Полностью оправдывая жуткое прозвище, Бешеный Фрэнк сдвинул к переносице дугообразные брови, выпятил вперед темно-синие губы и, злобно заводив желваками, придал и без того отвратительной физиономии выражение, способное повергнуть в сверхъестественный трепет не только какого-то «папенькиного сыночка», но и любого отважного человека, прошедшего в насыщенной жизни ни через одно тяжелое испытание; он хотел что-то злобно выкрикнуть, но не успел, так как неожиданно вернулись двое посыльных, посланных в механический отдел корабля и посчитавших, что добытые ими серьёзные сведения намного важнее того обстоятельства, каким озадачился их разгневанный предводитель.

– Капитан… сэр, – провозгласил за обоих Скупой, приняв выражение в чем-то виноватое, а где-то, напротив, чутка нагловатое, – тот человек, который заставляет «посудину» двигаться, заперся у себя в отсеке и никого не пускает. Не сомневайтесь, мы отчаянно пробовали пробиться; но дверь у него настолько прочная, что, уверен, выдержит даже залп средней пушки; да и… нам еще кажется – он там скрывается не один.

– У, дьявол меня разбери! – наполнив голос ужасавшими интонациями, зло зарычал разбойничий капитан, поднимая вверх саблю, словно бы собираясь отправить команду, заскучавшую в непринуждённом безделье, на незапланированный, но отчаянный приступ. – Да кем они себя возомнили, бессмертными что ли?! Десять человек за мной, – сурово приказывал он в дальнейший момент, сам в тот же миг устремляясь к металлической двери, ведущей во внутреннюю часть военного корабля, – остальные остаются стеречь захваченных пленников!.. И смотрите за ними внимательнее: они явно способны на какие-нибудь нежданные провокации и – протащить меня под килем, если я окажусь неправ! – внезапные хитрости.

Забрав с собой двух незадачливых курьеров, неудачливых и вернувшихся с неприятными новостями, а до полной «кучи» еще восьмерых отпетых головорезов, вооруженных, как и положено, абордажными саблями и однозарядными пистолетами, Уойн, помахивая остроконечным клинком, устремился на нижние палубы, чтобы самолично призвать наглецов, посмевших ему противиться, к безжалостному, прямому ответу. Наивный! Он думал, что, как и обычно, сможет напугать кого-то одним лишь грозным, невероятно убедительным, видом; однако в сложившейся ситуации оказалось не все так просто, как ему бы хотелось, и отчаянного пирата остановила прочная, железная дверь, в действительности способная выдержать воздействие более мощное, нежели необузданный нрав разгневанного, лихого разбойника. Главарь свободного братства хотя и оправдывал буйное прозвище, яростно брызгая на окружающих «пахнущими» слюнями, но, оказавшись перед стальной преградой, все-таки понял, что в создавшемся положение крепкое укрепление, как ни старайся, в конце концов так и останется ему не по силам. Меж тем он не собирался, не испробовав все возможности, отказываться от намеченных планов; говоря иначе, он приблизил свирепую рожу, вонявшую «колониальными нечистотами», почти вплотную к пуленепробиваемому иллюминатору и гневным голосом прорычал:

– Открывайте, прокля́тые «выродки»! Это говорю вам – я!!! – Бешеный Фрэнк! Клянусь! Если вы мне сейчас подчинитесь, то впоследствии я не буду наказывать вас слишком уж строго! Ну!.. Так что? Мы договорились?!

– Идешь ты в задницу, «сраный ушлёпок»! – прозвучала из-за двери всецело понятная фраза, произнесенная голосом человека, давно достигшего среднего возраста и повидавшего в долговременной жизни «всякого».

Говоря о несговорчивом члене команды, стоит отметить, что Теодор Нельсон отслужил на американском военном флоте больше тридцати пяти лет, а достигнув пятидесятичетырехлетнего возраста и официально выйдя на пенсию, продолжил плавать в качестве почётного механика и был приписан к самому новейшему судну, изготовленному под тип тримарана, сохраняя там статус гражданского вольнонаёмного. Можно не сомневаться, человек тот являлся отличнейшим профессионалом корабельного дела – и вот именно за столь весомые качества его и продолжало ценить вышестоящее руководство, и без особых препирательств предоставило опытному мореплавателю привычную должность, направив на сверхсекретную, современную технику. Останавливаясь на его характере, особое внимание следует обратить на то немаловажное обстоятельство, что он являлся мужчиной отважным, практически не ведавшим страха и готовым к любым непредвиденным испытаниям; словом, в любой ситуации он смог бы с честью и до конца исполнить патриотический долг. Внешностью он виделся самой обыкновенной, по-простому сказать, заурядной, ничем не выделявшейся среди остальных; сверх прочего, можно выделить серые глаза, блестящие непомерной отвагой, волевой подбородок, выпирающий легонько наружу, худощавую, но жилистую фигуру, невысокий рост, небритые щеки и неизменную кепку-бейсболку, всегда одетую на круглую голову и скрывающую седые, волнистые волосы. Ответственный сотрудник американского флота (а, без сомнения, он как раз таковым и являлся!) отлично помнил инструкцию, в связи с чем, услышав на верхней палубе звуки ожесточенного боя, предпринял манёвр, предписываемый в критических случаях: он заперся изнутри, а продолжая оставлять корабль на полном ходу, погнал его в сторону ближайшего порта, сам того не зная (в силу озвученных ранее обстоятельств), двигаясь к восточному, североамериканскому побережью.