Светлана Мурси-Гудёж - Когево

– Доброе утро, Мария Вячеславовна, – поздоровался я, надеясь обойтись без расспросов.

– Доброе, – ответила Масенька как всегда слегка надменно. —Куда это вы, Федор Павлович, направляетесь?

– К Будулаеву, – зачем-то соврал я. Мне почему-то стало стыдно признаться в том, что я в рабочее время иду смотреть на башенку.

– А по лестнице зачем? – искренне удивилась Масенька. – Пойдемте!

Она потянула меня за рукав бомбера, и мы пошли вниз. Уже через несколько метров обнаружился выход на этаж с филенчатой дверью, застекленной необычным ограненным сплавом.

– Это из Дели, – поймала мой взгляд Масенька. – Привезли в рамках научного обмена еще в 80-х, личный подарок директору от Индиры Ганди.

Ума не приложу, как я мог пропустить этот пролет и дверь! Я же внимательно рассматривал лестницу! Масенька распахнула створку, и мы оказались в приемной Будулаева.

– Только вам, Федор Павлович, подождать придется. Зигмунд Брониславович сейчас очень занят. Обсуждает за-ту-ка-нивание с представителями Когевской городской администрации.

Из-за двери в кабинет, обитой дорогой и необычной кожей, доносились раскаты голоса Будулаева. Говорил в основном он. Затем встрял тонкий визгливый тенорок, гулкое контральто перебило его, и Будулаев опять завел свои рулады.

С той стороны раздался удар шарика об стену, Будулаев закричал: «Масенька!». Масенька поспешила в кабинет.

– Там, Зигмунд Брониславович, Федор Павлович ждет.

– Федор Павлович? Новый? А зачем?

– Не знаю. Я его на лестнице встретила, он вверх шел.

– Вверх ?! Зачем это? Пусть войдет.

Я вошел и поздоровался. На берегах эпоксидного озера сидели необъятных размеров мужик-тыква с редкими волосинками, торчащими на подбородке подобно растительности на лице у старух. Вторую половину побережья занимала высокая кряжистая женщина лет пятидесяти, целиком состоящая из углов.

– Федор Павлович, вы зачем шли вверх ? – спросил Будулаев без церемоний.

– Я шел не вверх, а к вам в приемную, но не смог найти выход на этаж.

– Как это? – удивилась угловатая дама.

– Марина Тимофеевна, это – новый сотрудник, – Будулаев как будто успокоился. – Вам, Федор Павлович, нужно было просто выйти ко мне в приемную из вашей комнаты. В столовую вы же выходите? Вы по какому вопросу?

– По вопросу тукана, – я ляпнул первое, что подвернулось мне в голову.

Угловатая дама оживилась.

– Тукана, – задумчиво промямлил тенорком мужчина-тыква.

– Тукана? – загорелся Будулаев.

– Тукан прекрасно дижитализируется, Зигмунд Брониславович. Если его подвергнуть максимальному промоушену и затуканить все свободные поверхности в городе с помощью наружной рекламы, цифровых и проекционных систем и раздаточных материалов, затуканивание имеет шанс стать незабываемым событием для жителей Когево, а также для центральных СМИ.

На меня уставились четыре пары изумленных глаз. Угловатая тетенька беспокойно заерзала на эпоксидном берегу. Смола на озере была подернута дымкой, что-то мутное таилось в глубине и не давало увидеть дно.

– В рамках дижитализации предлагаю также захостить специальный ресурс по затуканиванию и забрендировать его всеми видами туканов или же крупными планами того «токано!», который прибудет в Когево, – в этот момент задача выкрутиться из неловкой ситуации внезапно отошла для меня на второй план. Меня вдруг приподнял и понес поток, подобный ледоходу на озере.

– Брендированные ресурсы очень круто смотрятся в центральных СМИ, – я заметил, что Будулаев сделал Масеньке какой-то знак, и она быстро-быстро застрочила в блокноте, молниеносно переворачивая страницы.

– Этот же ресурс позволит оперативно снабжать пользователей информацией и разместить веб-камеры в месте затуканивания. Можно камеры с датчиками движения. Так экономнее будет.

– Это же весь заповедник, – выдавил из себя старухобородый.

– И что? – поток захватывал меня все сильнее. В голосе послышался металл наглости. – Разве масштабы заповедника не позволяют разместить двадцать веб-камер в наиболее привлекательных для тукана местах?

– Так сопрут же. Или съедят.

– Не сопрут. Камеры в режиме онлайн-трансляции. Зрители и представители центральных СМИ будут неотрывно следить за перемещениями тукана, ни одна интимная деталь жизни птицы не ускользнет от их внимания.

– Полегче с интимом, – сказало угловатое контральто. – От интима вечно одни проблемы.

– Ну, молоток! – Будулаев подошел и взял меня за руку. – Я понял только слово «ресурс». Но все равно молоток! Я уже чёрти что подумал – что ты, Федор Павлович, вверх пошел. И про это, бр-зр-… зондирование тоже хорошо, мне нравится. Масенька, оформи, пожалуйста, в приказ и Ельшинскому спусти – пусть озадачится. Времени совсем мало. А Федору Павловичу – в отдел кадров на заметку в личное дело – поставить на вид сотрудника, как инициативного.

– Он же контрактный.

– Ну и что? Личные дела у нас на всех есть – контрактный он или бесконтрактный. А теперь, пардон, у нас тут разговор по бюджету затуканивания на троих.

Я вышел в приемную.

– Вам в столовую или в ваш кабинет? – кокетливо осведомилась Масенька.

– В «дупло». Мария Вячеславовна. Почему, кстати, кроме меня в столовой никогда никого не бывает?

– Потому что вы с другими людьми разговаривать не любите, и на лишние вопросы отвечать.

Масенька открыла дверь на лестницу. Я оказался у себя в «дупле» на минус первом этаже. Машины все были еще выключены, но на основном мониторе опять мигало «Диск W извлечен неправильно». Снятый с верха системного блока посреди стола стоял стеклянный морской конек. Вчера вечером я запирал за собой дверь и сегодня ко мне точно еще никто не заходил. Я развернулся, чтобы сказать об этом Масеньке в приемной. Но за дверью опять был нескончаемый коридор «минус первого» этажа с задраенными гермодверьми.

§§§

– Ну ты, новенький, и сво-о-олочь! – Ельшинский неинтеллигентно покачивался передо мной с носка на пятку.

Время близилось к обеду. Я уже мысленно прокручивал в уме, что бы такое-этакое заказать Самобранке под видом капустных производных.

Все предыдущие годы я довольствовался более чем скромным рационом из заварной лапши, нарезок и сухих пайков. Возможность попробовать всякое-разное меня внезапно прельстила. Я уже выяснил, что необъятную даму зовут Авдотьей, но чаще – Самобранкой. Мои изыски ее ничуть не напрягали, скорее веселили. Лицам мужского пола Самобранка благоволила.

Несколько раз на горизонте зеленоватого зал появлялась Масенька, иронично смотрела на меня, но к моему обшарпанному столу не подходила. Она всегда обедала в противоположном углу зала в красном «крайслере» из «Тощего зайца» «Криминального чтива».