Алёна Половнева - Мегеры

Я плохо помню, что было потом, когда мы стали вместе жить. Помню, что поначалу глаз с нее не сводил, разглядывал и удивлялся, сколько в ней черточек интересных. Глаза потрясающие! Правый – голубой, холодный как камень, с прожилками. Левый – зеленый, но теплый, с рыжинкой вокруг зрачка. Море и лес. Веснушки повсюду, я каждую помню, потому что каждую успел поцеловать! Волосы медные, мягкие словно шелк. От нее пахло яблоками: она их все время грызла и разбрасывала огрызки вокруг. Очень ловко зажигалку в пальцах вертела, я у нее эту привычку перенял, так пальцы хорошо разминать.

Я часто влюблялся, часто даже с первого взгляда, но так – никогда! Так, чтобы и разумом, и телом – чтобы сразу в два болота засосало! Я одергивал себя постоянно, чтобы не сожрать ее, не растерзать, не затискать до смерти, специально отвлекался по вечерам, чтобы передохнуть ей дать, пока она не стала меня изводить, жилы тянуть, ревновать как бешеная. Сначала было забавно, как будто котенок на тебя рассердился и кусает своими маленькими зубками. Я гладил ее по волосам, прижимал к себе, и она успокаивалась.

А я стал ошибаться. Утром оперирую, закрываю илеостому аппаратным анастомозом, вечером осматриваю – больной бледный, в холодном поту, живот поддут, повязка кровью промокла. Пулей на стол, лапаротомия, ревизия, закровил с зоны анастомоза – и на всю ночь. Она дома одна. Утром – скандал. За скандалом – следующая ошибка и следующая ночь переработки. Я так устал тогда, что до сих пор отдохнуть не могу.

Тогда что-то сломалось во мне. Сказал: «Уходи!». Думал, остыну, соскучусь…

Я остыл и соскучился, а она не вернулась.

Не вернулась.

Все всегда возвращались.

А она ушла…

Демид то и дело отмечал про себя, что Брокк говорит о своих чувствах в прошедшем времени, но зато каждый раз вспоминает нового больного, на чьей операции был не так хорош, как привык.

Брокк сделал несколько затяжек, его лицо разгладилось. Он откинулся на спинку дивана, и Демид понял, что сейчас будет рассказ о Саше и ее глазах с веснушками. На этот раз он решил опередить его.

– Оставь ее в покое, – посоветовал он, не слишком надеясь на успех. – На время, не навсегда! Пусть она хоть отдохнет!

Феська и правда оказалась совсем плоха. Она лежала теперь, как больная кошка, на своей кровати, не вставала, не ела и молчала. Саша сидела в коридоре, прислонившись к двери номера, и напряженно прислушивалась к ее дыханию. Ей было не до Брокка.

– Мать тоже говорит, что я – маньяк, – заметил Брокк, – моя мать, оказывается, понимает меня лучше, чем я сам.

– Очень умная женщина, – Демид передал Брокку заново набитую трубку. Тот поджег и затянулся. – У нее есть кто-нибудь? Кроме отца твоего?

Брокк выдохнул дым, улыбнулся и отрицательно помотал головой.

– Жаль, – Демид подсыпал крохотную щепотку травы в трубочное жерло.

– Я знаю, что задолбал тебя своей Сашей… – Брокк снова откинулся на спинку дивана. С рефлексией у него не складывалось. – Что мне делать?

– Перестать говорить «моя Саша», – посоветовал Демид.

Брокк усмехнулся. Демид раз за разом убеждал его расслабиться в ответ на вопрос «Что делать?», и они расслаблялись. Теперь, когда Саша здесь, такой рекомендацией от него не отделаешься. Демиду пришлось спешно вспоминать, как соблазнять девушек. Вспоминалось с трудом, мешал конопляный туман в мозгу.

– Ты дарил ей подарки? – наконец придумал он.

– Ты же знаешь, что ее это только разозлит, – отмахнулся Брокк.

– Да, помню, – Демид прочистил трубку, – закрути с какой-нибудь девчонкой из местных. С какой-нибудь молоденькой вогершей…

– И что? – раздраженно спросил Брокк, забивая трубку снова.

– Сашка – ревнивица, она тебя зарежет большим кухонным ножом и избавит меня от твоего нытья… – рассмеялся Демид. – Она, кстати, тебя уже ловила верхом на другой бабе?

– Я ей не изменял! – ответил он быстро и решительно, поджигая трубку и затягиваясь. – Я ее обожал. Даже дрочил только на видео, где она обнимается с большим надувным китом…

– Значит, все слухи о романах с медсестрами – вранье?

– О медсестрах – вранье. О пациентках – правда, – засмеялся Брокк.

– Потому что тебе нравятся шрамы?

– Ебанулся совсем? – возмутился Брокк. – Прекращай распускать этот слух!

– Брось! Подыграй мне! – засмеялся Демид.

Брокк отмахнулся от него. Демид встал, открыл форточку, и теперь сизый пряный дым улетал в уличную сырость.

– Неужто ни разу ни одной медсестре халатик в ординаторской не задрал? – не поверил Демид. Его мозг уже заметно притормаживал.

– Пациентки уходят, медсестры остаются, – Брокк потянулся всем телом, аж хрустнули плечевые суставы, – остаются и мстят! Скальпель лезвием вперед подают…

Брокк был убийственно привлекателен. Распущенные светлые волосы до плеч, еще влажные, растрепались, растянутая майка задралась, обнажая рельефный живот, джинсы едва держались на бедрах – он забыл застегнуть ремень. Невозможно было представить, что эта ленивая сексуальная скотина – подающий надежды молодой хирург. Может быть, Демид и попробовал бы забраться ему в штаны, если бы над ними в сизых клубах конопляного дыма не витал незримо огнеголовый призрак с дерзкими маленькими сисечками.

– Видео дашь посмотреть? – спросил Демид наудачу. – То, с надувным китом?

– Нет, – отрезал Брокк.

– Ты последний пост в «Плотине» видел?

– Не просто видел, а купил.

– Ха! Покажи!

Он не без труда встал с дивана, и они медленно поднялись наверх. В спальне Брокка в раме под стеклом повернутая «лицом» к стене стояла большая цветная фотография.

– Он всем моделям намекнул, что у него видеозапись съемки есть, – усмехнулся Брокк.

– А это видео покажешь?

– Его нет!

– Уверен?

– Он ее не снимал, – ухмыльнулся Брокк, – он сказал, что точно знал, что за такой рыжей и милой, обязательно явится кто-то вроде меня, с деньгами и кулаками. Или просто с кулаками. Поэтому он не стал ее снимать. Он вообще с ней работать не хотел. Если бы она подходящую рожу ему сразу не скорчила, он бы даже это фото не стал делать.

– Сколько ты заплатил?

– Семьдесят две тысячи.

Демид присвистнул.

– Я еще уточнил, заплатил ли он моделям. Это ведь единственный способ всучить деньги этой гордой козявке.

– Заплатил?

– Еще нет. Заплатит. Я пообещал проверить.

Демид прекрасно знал своего друга: при внешней сдержанности Брокк имел крутой нрав. Наверняка он сгоряча сломал этому фотографу нос.

– Дёма, у вас там еда хоть есть? – спросил он.

– А как же! Мои девки даже из лопухов сделают что-то вполне съедобное…

Демид не заметил, как стал считать своих постоялиц близкими подругами, если не сестрами. Он называл их «мои девки» и умилялся.