Каллистрат Жаков - Биармия

Из-за туч румянец солнца
Восходил в то утро рано.
Птица-солнце ночевала
В облаках пурпурно-светлых.
Вылетела спозаранку
Из гнезда — румяной тучи,
Поднялась затем на небо,
Засияла ярким светом
Летнею порою жаркой.
Дивовался чудо-птице
Тун-Вэрморт, кудесник славный.
И сказал он слово правды:
«Енмар, Бог мой, чудесами
Поражаешь ты безмерно.
И красоты раскрываешь
Пред глазами человека.
Сколь ты добр, отец великий!»
Это ж видел кедр старейший
И промолвил он тут слово:
«Двум вещам я удивляюсь:
Красоте природы дивной
И восходу и закату
Солнца яркого над нами.
Также взор мой поражает
Беспредельное безумье
Человека в этой жизни.
Посмотрите вы на Райду,
Верную супругу князя —
Ведь сама же отпустила
Югыдморта в путь далекий
И теперь же беспрерывно
Проливает слезы в пармах,
В тереме своем на Джеджим.
Вот послушайте, как плачет
Райда, белая красотка».
Говорил все верно старец,
Кедр великий, на увалах.
Райда плакала, тоскуя,
В тереме своем на Джеджим:
«Дона, дона, миян пией,
Сьӧлӧм, сьӧлӧм, миян пией.
Где ты, где ты, мой сыночек,
Драгоценность, сын мой милый?
Где ты, друг мой, сердцевина
Помыслов моих печальных?
Ясный месяц ты на небе,
Солнце красное на своде.
Где сияешь ты, мой милый?
Кто глядит в глаза сыночка?
Кто любуется тобою?
Или нет тебя уж больше,
Расклевали божьи птицы
Очи ясные у Югыд,
Звери лютые сожрали
Тело белое сыночка.
О, неможно мне так думать,
Мыслить так ведь не могу я.
Не стерпеть мне боли сердца,
В глубь земли спущусь я скоро.
О ты, Енмар, Бог великий,
Дай взглянуть еще разочек
На глаза мне дорогие.
Птица Каленик, святая,
Прилетай скорей, дружочек,
Принеси ты Югыдморта
На спине твоей священной.
Я прижму к груди печальной
Сына милого надолго.
И держать я буду долго
Дорогого мне сыночка
У груди своей у белой.
Девы нежные на пармах —
Сосны, ели, пихты, ольхи,—
Пожалейте мать родную,
Дайте, дайте Югыдморта
Поцелую хоть разочек,
В щеки алые сыночка
Югыдморта поцелую,
В нежную головку, сына.
И уже потом умру я,
Не жалея жизнь нисколько.
Лейтесь, слезы белой Райды,
Утешения нет вовсе.
И пустынно в темных пармах,
На холмах ведь глухо, тошно,
На реке печально вовсе.
Жизни нету никакой уж.
Горе, горе, умираю,
Дайте, дайте Югыдморта,
Божьи силы, силы неба,
Дайте матери родимой,
Сердцевину жизни дайте!»
Так рыдала дочь Оксора.
Взволновалися все пармы,
Крыша неба всколебалась,
Птица Рык тут закричала
С гор великих, гор Уральских,
Крыльями тут замахала,
Вещее сказала слово:
«Горний Енмар! Ты услышь нас!
Загляни ты в книгу жизни,
В золотую книгу неба,
Не пора ли Югыдморту
Уж вернуться в Джеджим-парму?»
И ответил Бог великий:
«В книге сказано: „Не скоро
Югыдморт вернется в Джеджим,
Будет плакать мать родная,
Райда белая, на парме.
Сына Мойбыра родит тут
В утешенье скорби тяжкой“ —
Вот что сказано в той книге».
Исполнительница правды,
Птица Рык тут приумолкла,
Пармы же уснули снова.
Ощутила Райда, плача,
Вдруг движенье в недрах жизни —
И в утробе тут ребенка
Вдруг спознала и умолкла.
«Стой, — она сказала тихо,—
Жизнь во мне, ребенок в недрах,
Я должна ведь быть спокойна».

Было лето в светлых пармах.
Облака сияли в небе.
Тихо плыли, без волненья,
Неустанно, беспрерывно
Овцы белые на небе —
На равнинах сине-гладких,
Там бродили тихо, плавно,
За Печорой, на Уралах.
Серебро реки широкой
Вдаль текло волной свободной.
Сосны, ели говорили
Тихо, сладко и немолчно,
Родники журчали громко.
Проходили дни, недели,
Месяцы чредою мерной.
Мальчик Мойбыр тут родился
В Джеджим-парме, на высотах,
Райды белой он сыночек.
В утешенье дан ей, бедной,
Тосковавшей все по сыну
Югыдморту отдаленном.
Тяжкий камень тут свалился
С груди Райды белоснежной,
И печаль светлее стала,
Хоть осталась в сердце Райды.
Все же часто вместе с князем
Яуром, владыкой пармы,
Выходила Райда к Эжве,
К Вычегде зелено-желтой.
И глядела дочь Оксора,
С нею вместе мудрый Яур,
На теченье вод струистых.
Вверх смотрели, вверх по Эжве,
А потом и по теченью,
Вниз по речке лугогорной.
Лентой синею тянулась
Между гор река живая.
«Нет ли лодки чужестранной?
Хоть не видно ль вдоль теченья
Лодки шалой с Югыдмортом,
Иль намек на возвращенье?» —
Размышлял с супругой Яур.
Но не видно ничего там,
Река белая несется
От куста к кусту подальше.
Так и годы проходили
В Джеджим-парме тихо, мерно.
Новости уж не рождались
Ни на пармах, ни в ложбинах.
Мойбыр-мальчик, не тужил он,
Возрастал он беспрерывно.
Новости ведь всё готовил
Мальчик Мойбыр, хоть и мал он.

Красный месяц из-за леса
Выходил тут в час вечерний,
Пламенем казался дальним
И пожаром отдаленным.
Вот горят леса на высях,
На холмах, травой обросших,
Черный дым клубится к небу
И огонь пылает красный.
Лижет он деревья сладко,
В черный уголь превращая,
Зарево видать далеко;
Пламенем казался месяц,
Заревом на древних пармах.
Пораздумался кудесник,
Тот Вэрморт, игрок великий,
Круг широкий наблюдая,
Круг луны печально-полный.
На крыльце сидел кудесник,
Починял он тут подошвы
Обуви, уже истертой.
Сизью-Гэтыр отлучилась —
В лес пошла доить корову.
Долго нет ее — к чему бы?
Грустно стало тут Вэрморту.
«Жизнь проходит незаметно,
И к концу идет сказанье,
Сказка жизни вся проходит.
В временах забудут люди
Подвиги, печали наши.
И к чему трудились много,
Как следов не будет вовсе?»
В тяжких думах пребывал он,
Тун-кудесник, обаятель.
Раздались внезапно в парме
Тут шаги. К нему, к Вэрморту,
Кто-то шел поспешно, тихо.
«Кто ж там ходит невидимкой?»—
Пораздумался кудесник.
Гость нежданно появился:
Яур, князь рыжебородый.
На крыльцо он сел тут рядом
И повел беседу сладко:
«Вести черные пришли к нам
С Биармии отдаленной,
С берегов Двины великой.
Вот как все случилось, слушай
Ты, Вэрморт, игрок великий,
Расскажу я все подробно.
Я сидел на Джеджим-парме
В тереме своем сосновом,
В тереме с зеленой крышей.
Лает пес, собака лает
Первый день, второй и третий.
Поднял морду он к верхушкам
Старой ели и все лает
Беспрестанно, пес, все брешет,
Лапой бьет сырую землю.
Вышел в парму, посмотрел я
На верхушку старой ели.
Белки нет там, красной урпи.
Пес все брешет, громыхает.
„Пред бедой ты, лайка, брешешь“,—
Тут подумал я правдиво.
Через день, другой и третий
Я срубил ту чародейку —
Елку мрачную на парме.
Сделал лодку я из елки,
Посадил я в эту елку
Кузнеца и Туриморта.
Поплыла тут чародейка,
Лодка малая, сама ведь,
Без усилий человека.
Сильный Ошпи, наш кузнец он,
С ним же вместе Туриморт мой
Быстро съездили, далеко —
До пределов Биармии —
И скорехонько вернулись.
Живы оба, рассказали
Чудо чудное на Джеджим:
„Племя Роч идет все ближе
И грозит уж Биармии;
Через год, другой и третий
К нам нагрянет это племя“.
Сильный Ошпи Лыадорса,
С ним же вместе Туриморт мой
Так сказали в один голос.
Воинов у нас ведь много,
Наш Кортморт, силач великий,
С дерево он будет ростом —
Он уехал с Югыдмортом;
И призвать пора обратно
Югыдморта в Джеджим-парму.
Вот берись-ко ты за домбру
И сыграй ты все заклятья.
Заклинанья запоешь ты —
Знаю, скоро тут вернется
Югыдморт на Джеджим-парму,
С ним Кортморт, силач великий».
Вот какое молвил слово
Яур, князь рыжебородый,
Сидя рядом на крылечке
С тун-кудесником Вэрмортом.
И Вэрморт, тут взял он домбру,
Пальцем шевельнул он струны
Тихо, нежно-золотые.
Услыхавши эти звуки,
Тут заплакал, пролил слезы
Яур, князь рыжебородый.
Вспомнил дни, былые годы,
Годы юности великой,
Когда жил он беспечально,
С верой в сердце жил в те годы.
И запел Вэрморт великий:
«Енмар, Бог наш, ты защитник!
На тебя мы уповаем
В годы старости, как прежде.
На концах земли живем мы
И не трогаем соседей,
Никого без всякой нужды.
Ты верни нам Югыдморта
И Кортморта в Джеджим-парму.
Мы нуждаемся в героях.
Чужеземцы вновь грозят нам,
Не дают покоя пармам.
Ты же знаешь все до корня,
Справедливых защитишь ты.
Лес дремучий, лес священный,
И к тебе иду с молитвой!
Сосны, ели, пихты, ольхи,
Вы внимайте слову домбры:
Югыдморта нам верните,
В нем нужда велика нынче.
Передайте слово правды
От увалов — дальше в горы,
От лесов родных — в чужбины,
Через Камень, волны леса
Потечет с известьем новым:
„Югыдморта ждут все в парме,
Уж пора ему вернуться
К милой матери родимой
И к отцу на Джеджим-парму“.
Эту новость передайте,
Сосны, тем сибирским кедрам,
Чьи орехи лущат люди
На Урале и в Сибири.
Звери, птицы, к вам взываю!
Ты, медведь, не будь бездушным,
Расскажи-ка всем медведям,
Что пора вернуться в парму
Югыдморту из Сибири.
Волк ты бурый, странник леса,
Ты не будь к нам равнодушным,
Ты считай чужое горе
За свое, радей о сыне
Яура, о Югыдморте.
Передай волкам сибирским:
„Слезы льются в Джеджим-парме,
Не дождутся Югыдморта“.
Длинноухий заяц робкий,
Скачешь зря ты, пучеглазый,
По ложбинам, по болотам.
Ты беги скорей за Камень,
На ухо сибирским зайцам
Ты шепни: „Нет Югыдморта,
Сына Райды, в Джеджим-парме
Льются слезы беспрерывно.
Поищите вы, зайчонки,
Где в Сибири проживает
Внук Оксора, светлый Югыд“.
Слушай, ворон, черный Кырныш,
О делах ты поразмысли.
Зря сидишь ты на вершине
Ели стройной, величавой.
Полети-ка ты за Камень,
На сибирские равнины,
Поищи там Югыдморта
И скажи ему тихонько:
„Югыдморт наш, не пора ли
Уж подумать о Вэршуде,
Боге счастья Джеджим-пармы?“»
Вся природа взволновалась
И сказала громко, звучно:
«Позовите Югыдморта
Из Сибири в Джеджим-парму!
День настал уж возвращенья».