Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Читаю газету. «Янчэн ваньбао»: «В Шэньчжэне число покончивших с собой превышает количество погибших в авариях на дороге, за последние годы цифра превышает две тысячи человек в год, среди самоубийц большую часть составляют представители среднего класса; в прошлом году в автомобильных авариях погибло девятьсот десять человек». Эту тему обсуждали на собрании постоянного комитета ВСНП в городе Шэньчжэнь, когда рассматривали план развития местного медицинского обслуживания, было подчеркнуто, что общество должно уделять внимание психогигиене горожан. Я была довольна.

Несколько лет назад я купила книгу «Жизнь — это любовь» и сразу поставила ее на полку. За последние несколько дней я дочитала ее. Мать Тереза говорила: «Я благодарна и счастлива получить премию во имя всех голодающих, нагих, бездомных, изувеченных, слепых, прокаженных, всех тех, кто чувствует себя ненужным, нелюбимым, лишенным заботы, исключенным из общества, тех, кто стали для общества обузой и кого заставляют стыдиться себя». Так и есть. Я и бедная, и больная, и одинокая. А она представляла нас на вручении Нобелевской премии мира, она понимает, уважает, оберегает тех, от кого отвернулись другие. Да, каждая жизнь достойна уважения, каждый из нас важен. Не имеет значения, болен ты или имеешь инвалидность, или умираешь. Моя миссия — не умереть после того, как я заболела раком, а потом депрессией, и искренне изложить свою душу на бумаге. Подобно тому, как рубец, оставшийся на моей шее, сфотографировал тот специалист, чтобы показать пример неудачной операции и потом открыть эту информацию для будущего поколения докторов. Моя же цель — сделать так, чтобы будущие поколения были более здоровыми, жили более благополучно.

Перед ужином я купила книгу в яркой обложке издательства «Илинь», она называется «Граф Монте-Кристо». Купила ради самого последнего предложения на последней странице. Первый раз я читала этот роман в конце 1978 года, тогда я лежала в больнице имени Сунь Ятсена. Эта фраза переводится примерно так: «…когда Господь отдернет пред человеком завесу будущего, вся человеческая мудрость будет заключена в двух словах: ждать и надеяться!» [57] Дюма А. «Граф Монте-Кристо» в пер. В. М. Строева, Л. Олавской.

Мне очень нравится эта фраза!

Но за последние годы я ее подзабыла. Сейчас я запишу свое самое заветное стремление, я надеюсь, что никогда его не забуду: ждать и надеяться!

Начало сна — спокойное.

Я иду по безмолвной улице. Ранним утром или в вечерних сумерках. Мне все-таки кажется, что это тихое утро.

Многоэтажные здания отбрасывают серые тени, которые сливаются друг с другом и заслоняют собой всю улицу; с легким ветерком туман просачивается в открытые створки окон. Время от времени дневной свет, будто ржавым мечом, наискось разрезает влажный туман, и те, кому посчастливится мельком увидеть его, могут примерно понять, который сейчас час.

В этом городе много пыли; если что-нибудь оставить на ночь на улице, то наутро оно непременно будет припорошено ею толстым слоем.

Я иду сквозь пыль и туман, покрывшие дорогу, и не могу определить, иду ли я по асфальту, земле или же по мостовой; я только чувствую тяжелый холодный воздух вокруг себя и как при каждом шаге у меня от напряжения сжимаются пальцы на ногах.

Я помню, что нахожусь в том месте, где я родилась, что я прожила здесь большую часть жизни, что этот город был мне ранее знаком, однако потом день ото дня он все больше казался чужим. Я часто ходила по похожим и непохожим друг на друга проспектам, думала, что, повернув за угол, увижу знакомый склон, а на нем — старое камфорное дерево; увижу серый дом с деревянными воротами и зеленым почтовым ящиком перед ними, в который я много лет бросала важные письма. Но все эти надежды не оправдались. Повернув за угол, склон я действительно обнаружила — протяженнее, чем в моих воспоминаниях; и чем дольше я шла по нему, тем длиннее он становился и тем больше вызывал сомнений; у меня уже стало сбиваться дыхание, а старое камфорное дерево и почтовый ящик так и не появились. Мои воспоминания становились все ненадежнее, они бросили меня на ложном пути, который поначалу казался правильным. Здания становились все выше и выше, и они беспорядочно сливались не то в стену, не то в густой лес вдали; дневной свет был только сверху, до земли он не доставал, и ориентироваться по нему уже было невозможно. Где-то далеко внизу, под крутым обрывом, были люди, а я здесь совсем одна, и голова у меня пошла кругом.

Я помню, что отправилась искать какое-то учреждение, однако головокружение совершенно сбило меня с толку. Я, ничего не понимая, стояла на тихой и безлюдной улице — этот город, похоже, был заброшен.

Ко мне, покачиваясь, подъехал всадник; из-под копыт его лошади разлетались какие-то странные предметы, как будто осколки льда, и до меня доносились звуки, похожие на стук града по земле. Лошадь была слишком высокой, чтобы я могла взглянуть в глаза всаднику, голова и торс которого скрывались в тумане. Я попыталась узнать у него дорогу, но он что-то невнятно пробормотал в тумане себе под нос. Я, запрокинув голову, пыталась разобрать, что он говорил, но у меня ничего не вышло. Он велел мне садиться на лошадь (или не отставать от него) и добавил, что может показать мне часть пути. Я удивилась, как в таком старом городе, на его старых дорогах, мне вдруг встретился человек.

У меня в руках был бронзовый колокольчик, и я была почти уверена, что уже сижу на лошади верхом. Я встряхнула колокольчиком, но не услышала никаких звуков.

Всадник, похоже, так и не повернулся ко мне, и я не запомнила его лица, его очертания слились с туманом в одно целое — когда он начал двигаться, я только видела, как колеблется туман.

На дороге появился знакомый мне мост; он уж точно меня не обманет. В юности этот мост был для меня границей, разделяющей юг и север, а текущая под ним река отделяла восток от запада. Лонжероны моста, казалось, упирались в самые облака; каждый раз, когда я проходила по мосту, его величие приводило меня в ужас. Насколько я помню, страшнее всего было проходить по мосту в первый раз, так как тогда я еще ничего о нем не знала — надо мной нависала массивная серая стальная конструкция, изогнутая словно скелет динозавра, и мне казалось, что я должна вскарабкаться на этот кривой каркас. Подойдя поближе, я обнаружила, что у моста есть проезжая часть, и сложный каркас над ней предназначен для поддержания моста, а не для того, чтобы по нему ходили или лазали.

Внешний вид моста в точности совпадал с моими воспоминаниями, так же, как и движущийся по нему поток транспорта. Ясно помнила и то, что на мосту были заклепки, но их я не увидела. Стальной каркас тяжело нависал над мостом и был покрыт густым желтым кремообразным веществом, похожим на тунговое масло, на котором легко поскользнуться; или на смолу, на которую ловят пауков, чтобы те не плели паутины. В еще большее недоумение меня повергли гирлянды из колючих кустов, покрывающие стальную конструкцию. Все-таки какое же бедствие могло вызвать такие перемены? Не помню, чтобы раньше на каркасе моста была колючка, которая теперь бурно разрослась, особенно внизу, где она больше напоминала ядовитые джунгли из кактусов.