Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Могила — это не только символ смерти, но и древний указатель временных и пространственных координат. Не каждая могила сохраняется. В своем длительном неспешном течении время совершает выбор, оставляя лишь самые выдающиеся из них, и необычным способом рассказывает о ценности той или иной жизни. К тому же каждое родовое кладбище обладает своей собственной судьбой так же, как и хозяева этих трех могил, каждого из которых постиг свой удел. За столь долгие годы существования неизбежны были и периоды запустения; тогда заброшенное кладбище превращалось в детскую площадку для игры в жмурки, и никто не смог бы найти пробравшегося в могильный склеп озорника, если только он сам не выбирался наружу. Некогда почтили эти скромные и простые гробницы своим приходом и расхитители могил, оставив до сих пор виднеющуюся дыру в могиле Су Ши. Они не знали, сколь беден, но одновременно богат был похороненный здесь человек. Богат же он был, прежде всего, не знающими числа невзгодами и страданиями, а также литературным талантом и радостью, которую вызывала у него смерть. Это никто не способен украсть.

И вот, тысячу лет спустя, я долго стою здесь. Большинством приехавших сюда людей, так же как и мной, овладевает оцепенение. Они застывают в необъяснимой неподвижности, а затем, раздосадованные, уходят. Когда я уходил, неожиданно поднялся ветер, но замершая здесь безмятежность осталась непоколебима. Я внезапно обернулся. Они по-прежнему тихо покоились здесь, и, кажется, целый мир успокоился ради них.

«Область Чаочжоу, к югу от нее море» [106] Строка из стихотворения Хань Юя (768–824) «Уговор с крокодилом». .

В детстве, читая такие стихи, я проникся Чаочжоу.

Чаочжоу стал моим наваждением, моей привязанностью к родным местам.

Тонкий и тихий говор, утонченные арии, постные яства, древние усадьбы, а еще учтивые местные нравы и обычай передавать книги из поколения в поколение — все это сложилось в уникальную культуру.

Я был взращен этой культурой. Тут мне вспоминается матушка, вспоминается молоко, которым она вскормила своих детей.

Река Ханьцзян — это мать-река Чаочжоу. Я часто с удовольствием отправлялся прогуляться на ее спокойные и уютные берега, поразмыслить о судьбе Чаочжоу, обдумать, почему эта земля породила такую культуру, а еще отыскать ответ на вопрос, почему в человечестве появилась такая общность, как «чаочжоусцы».

Чаочжоу влюбляет в себя. Оставшиеся с древних времен храмы часто невольно переносят вас в историю. Они спокойно рассказывают вам о взлетах и падениях, о расцвете и увядании, излагают, что правда, а что ложь.

Входя в эти храмы, ты как будто переносишься в собственное детство, переносишься в глубины себя.

Таков человек — одной ногой он увяз в мирском, а другой вступил в мир духовный.

Воспоминания детства воистину прекрасны. Они как мечты, сопровождающие человека всю жизнь.

Чаочжоусцы любят мечтать. Может быть, это связано с историей Чаочжоу и с его культурой. Как гласит изречение, «коли земля худая, то сажай кипарис и сосну; если бедна семья, то вели сыновьям учиться». Учиться ведь нужно для воплощения мечты, воплощения идеалов человека.

Годы быстро летят, детство далеко позади. Можно ли его вернуть? Что оно дарит, оставаясь в сердце, — радость? Или тепло? Или тихую грусть?..

Сейчас я все также часто хожу туда, где бывал в детстве, чтобы вернуть свою потерянную искренность, свою непорочную детскость. Мне кажется, что если в обществе кому-то недостает искренности, то разве сможет он устоять на ногах? Если страна или нация утратили детскую устремленность к знаниям и совершенствованию, то разве смогут они долго процветать и не впасть в упадок?!

Укрытый мелким мартовским дождем Чаочжоу — лучшее место для поездки. В это время хорошо, раскрыв зонтик и подбирая под его защиту пятки, погулять среди изумрудной зелени старых акаций на улице Вэньсинлу, послушать шелест дождя, скатывающегося с листьев деревьев. С одной стороны находится красная стена училища при Храме Конфуция, украшенная окнами в виде цветочного узора и карнизом, с которого каплет вода. По другую сторону — черные лакированные ворота сада семьи Сунов, вывеска которого выполнена из резного камня. Если неторопливо пройтись по тихой-тихой асфальтовой улочке до самого ее конца, то передо мной вся в воде, но от этого не менее величественная, предстанет обновленная и изысканная усадьба — резиденция семейства Чжо.

О, Чаочжоу, за тысячу шестьсот лет на тридцати шести твоих улицах и в ста двадцати четырех переулках сколько усадеб разных эпох и династий скрылось под завесью дождя, сколько шелковых и хлопковых зонтов под твоей нежной моросью и зеленью искали в глубине твоих нешироких переулков резиденцию Сюя — зятя сунского императора, усадьбу минского министра Хуана…

Под дождем в неге и безмятежности брожу по чаочжоуским дворам. В узких переулочках, где прежний гранит залит цементным покрытием, друг на друга нанизаны ворота. В жилищах Чаочжоу издавна ценили композицию и обстановку. При входе стоит защитный экран, украшенный деревянной резьбой, обойдя его, оказываешься перед шестистворчатой резной дверью в гостиную; во внутреннем дворике стоит керамический чан, где выращивают лотосы, а на деревянных колоннах висят черные лакированные доски с золотыми парными надписями. Полураскрытый зонт из черного шелка, узкая-преузкая цветочная аллейка влекут вас дальше к воротам другого семейства.

Так, с юга города до самой его северной точки, под дождевую капель с карнизных цветов, под шелест учтивых приглашений зайти на чай, я дом за домом обошел весь Чаочжоу, познакомился с ним.

Чаочжоу — это мир дождя. Весной, летом, осенью и зимой — на все четыре сезона приходится двести дождливых дней. На улицах и в переулках, на работу и домой, под дребезжащие звонки велосипедистов в цветных дождевиках, потихоньку и спокойненько, приподнявшись на цыпочки, идут, открыв зонты, прохожие.

Парящая в воздухе морось пропитала чистую и незатейливую культуру Чаочжоу, накопилась в местных горах и водах.

Протяжные мелодии чаочжоуской оперы за долгие пятьсот лет своей истории прославили ее как одну из десяти главных оперных школ Китая. Тонкие-претонкие голоса и покачивающаяся, словно ива на ветру, поступь актеров, похоже, берут начало в шелестящем местном говоре и неторопливой походке под зонтом. Дочь известной гуандунской писательницы Хуан Цинъюнь [107] Хуан Цинъюнь (р. 1920) — детская писательница, редактор. , побывав в Чаочжоу, была очарована свежестью здешней культуры и, едва вернувшись в «город баранов» [108] «Город баранов» — прозвище Гуанчжоу, символом которого являются пять баранов. По преданию, некогда эти места посетили пять небожителей верхом на пяти баранах. , стала донимать свою маму: «Как так, не может же в Чаочжоу жить какой-то другой народ?»