Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Духота
ключи «огонь». Восемь внешних черт, а всего двенадцать —
собранных вместе [265] В состав китайских иероглифов входят ключи, которые в свою очередь состоят из отдельных элементов. В иероглифе 礙 «духота» — три ключа «огонь» 火, в каждом из которых по четыре черты, всего — двенадцать. ,
и только своим потом
погасим его.

Пот с примесью соли,
дождь такой прохладный.
Завтра яркого солнца я не желаю.
Завтра ясного дня не желаю.
Завтрашний день будет жарче.
С горячей сковороды и муравьи бегут. Сталь. Бетон. Солнце.
Из них двоим надо держаться.
Держаться — что значит у отца кузена, дяди моего,
раковые клетки замедляют рост.
Наша скорость в обмен на их замедление.

Наша скорость стимулирует рынок,
и вдруг на лесах кто-то один —
сво
бодно
падающее
тело,
Вес придает ускорение
9,8 м/сек.

В детстве надо было опустить далекие высокие облака,
белую
вату, что укрывает яровую пшеницу
Времени с дров охапку. Мать вычерпала до дна колодец.
В детстве вырос лишь больше метра, уже пора
на кунжутное поле в десять му [266] My — китайская единица измерения площади, равная 666,7 м 2 . .

Будущий путь на билете возникает.
Белые облака на синем небе растут.
Хлопок, который никто не срывает.
Детство. Непоседлив. Быстрее, чем поезд идущий.
В детстве. Молчалив. Во сне говорил. Камень на сердце.
Скатился.

Из детства. Запомнил матери слова, колодец,
выкопан глубоко.
Затаенное горе.

Он в нерешительности медлил отправиться
с маркой почтовой домой,
лишь написал письмо:
шестьсот шестьдесят второй маршрут,
на магистрали Баолу сбил его,
Завод электроники Дагуанмин должен ему зарплату,
Город Наньчжэнь его полумесяцем
Порезал.

Шестьсот шестьдесят второй автобус —
в шестьсот шестьдесят второй раз,
нет ни начальной, ни конечной остановки
через промзону Лоцзу, городок Шиянь, гольф-площадку,
школы и университет.

Стройка Лоцзу набирает трудяг
на площадке, сельский паренек
сбит шестьсот шестьдесят вторым маршрутом.
Небо вдруг потемнело. Золото на земле,
и некому подобрать.

Шестьсот шестьдесят второй маршрут неуязвим
Шестьсот шестьдесят второй не перевозит риса
Шестьсот шестьдесят второй не возит гаолян
Шестьсот шестьдесят второй, оставив людей с десяток,
уехал.

Я как тот сбитый нищий, очнулся только.
Вот уж точно людское равнодушье.

И не уверен я, луна
покроет инеем чахотку
Или посыплет раны солью.

Подросток. Утром одним, с первого
до тринадцатого этажа
Досчитав, оказался на крыше.
Он. Летит. Летит.

Птиц полет неповторим.
Юноша линию прочертил прямую, стремительно
как молния.
Лишь обнаружил ближе к концу пути,
Что шар земной чуть больше Лунхуачжэня,
столкнулся с ним лоб в лоб.

Скорость похитила юношу.
У Ми похитили малую белизну.

Слезы матери падают с краев черепицы.
За эти полгода тринадцать прыжков, двенадцать имен
пыль
только что занесла. Ветер осенний
Ночами качает ковыль матерям.

Белый прах, легкий белый, на поезде домой,
безразлична ему Ми белизна.
Белый ковыль
Белая мать
Лег белый иней
Такая огромная белизна сокрыла малую белизну.

Точно мать укрывает своих детей.

Тринадцатый этаж, натягивать суицидальную сетку —
это моя работа
за плату дневную.
С силой
по часовой стрелке болт ввинчивал, но в темноте
он не давался, сопротивлялся,
И я чем сильнее крутил, тем с большим риском.
Ми, губы ее пахнут соленой водой, в ямочках
на щеках слезинки.
все еще неспокойна,
одежды осенней
С каждым днем остается все меньше.
Бумагой вернешься в родные края,
и кроме невесты твоей
мало кто вспомнит,
Что в этом доме, в номере семьсот один,
койку снимал
И лапшу дунгуаньскую ел.

От одного до десяти, от десяти до ста, от ста до тысячи.
Тысяча персика цветов,
пионов тысяча
и зимней сливы тысяча цветов.
Как они прекрасны!
Бутонов тысяча из родных краев раскрылись и у завода.

Счет с секунд на минуты, с минут на часы,
за январем февраль, от февраля до марта,
от начала весны до осеннего равноденствия,
а там и до первого инея,
цветы от почек и до увяданья
первый день.

Этой ночью вдвойне светло на производстве.
Первый блеск от света ламп всех тех,
кто допоздна остался,
А другой — начальника зловещий взора блеск,
но ни один из них не очернит зеленой формы
наших девушек.

На карточках рабочих два аромата,
один — то свежесть наших девушек,
другой — то темный пот труда.

В день зарплаты, заводик в десять му,
кунжут раскрыл цветы на десять му,
На десять му благоуханья
кто унесет с собой?

Я вынул нож, порезал реку,
она не показала боли,
и не осталось даже шрама на ней,
но родилась во мне досада.

Река в родных местах слаба настолько,
что каждую песчинку
обходит осторожно.
Вода речная до чего чиста,
В зеркальной глади рыбы и креветки,

Но. Выросли мятежники уже.

На южном склоне похоронен дед.
На южном склоне и отец лежит.
Мятежник юный, только возмужав,
оставил южный холм за тыщу ли.

Деревья, травы. Шаг матери так скор,
Я так медлителен: на южном склоне я даже тень ее
из виду упустил.
Лазутчик, что таится в сердце, днем исчезает,
к вечеру выходит.

Мятежник этот, пуповину обрубив, и не взглянул назад.
Мятежник этот весь изранен был, но даже и молвы
не разнеслось.
Мятежник, судя по всему, сбежал на юг,
в деревне стали говорить
О смерти.
У него полно болезней скрытых, насколько знаю,
У него два перелома, в третью стражу в засаде,
в пятую готовит заговор уже.
Кровь у него внезапно потекла не в венах,
7 апреля день, 1998 год, болезнь и жар, в бреду.