Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Сорви цветок любимый,
Дивные мечты ты в книгу запиши,
Оливок цвета есть речной поток, слыхала от людей,
С тобой сближаюсь, расстаюсь с тобой —
все это следуя лишь внутреннему чувству.
Довольно сказок,
Я не стану больше непостижимых техник изучать,
Одних лишь чар вовеки не оставлю:
Когда с другой ты — пастью барса становлюсь,
На трудных перепутьях — я оазис,
Когда тебя захлестывает шум — молчаньем буду я.
Когда же ты — это ты, я — это я…

Она придумала настоящую любовь,
Кольцо, цветы и влажный поцелуй
и ужин при свечах,
и тень его колеблется при смехе,
рыданья так сильны — в ночи подняли спящих.
И вновь мечтой охвачена.
Молчат,
лишь всхлипы редкие.

В Юннани каждый знает три наречья:
Одним возможно облака в любую форму
криком обратить,
Еще одно всем, кто заблудится, грибами путь укажет,
Еще одно слона остановить под листьями банана сможет,
отвести к колодцу,
в колодце виден — павлиний сизый хохолок.
Давным-давно у старосты деревни иные звуки услыхала:
спиной к созвездьям танцевал босой,
все дальше-дальше ель и горечавка,
и ледники от голосов проснулись
и вылились в забытый говор — Цзиньшацзян река [256] Река Цзиньшацзян — китайское название верхнего течения Янцзы (проходит по пров. Цинхай, Сычуань и Юньнань). .
Неведом никому, но много тех, кто неотступно с нею.

Первая ночь в Урумчи, пьяный уйгур на земле,
Он пал на моем пути, словно безмолвное время.
Теперь уже нет тоски такой по северу
и бесприютства нет. Здесь, с разницею в два часа,
отец, мне нужно время сократить,
отсечь мои фантазии о юге,
ведь я тогда вслед за мужчиною ушла в холодный край
у моря,
А ты не знал.
О, город Урумчи, вознесшийся на юности твоей!
В года, когда ты силен, весел был, от тысячи стаканов
не хмелел,
он помнит, как внезапно пыл остыл твой,
тогда еще друг друга знать мы не могли, но ты молитва
за меня из прошлой жизни,
Я дальше от тебя на тридцать лет,
я прах остывшей ярости твоей.
Мог знать ли ты, как сложно дочь растить?
Пока на улице Урумчи кусок разорванной баранины [257] Речь идет о мусульманском популярном конном состязании «козлодрание» («Кок бору»), задача всадников оторвать наиболее большой кусок и отправить его в казан.
готовилась вкусить,
Немолодой мужчина мне поведал все свои печали,
недвижим взгляд его, и я молчу.
Отец, Иртыш [258] Проходит по территории России, Казахстана и Синьцзянуйгурского автономного района (КНР), главный город которого — Урумчи. вниз по теченью унесет
судьбы кочующих всех одного за другим.
Я, как и ты, избыток ненависти и любви на берегу
не оставляю.
С годами становлюсь все дальше я,
теперь способна уцелевшей памятью своей
о городе одном поведать это:
тот город, словно отрезвевший тип,
тот город — женщина, вынесшая роды,
он, точно время, в нас глядящее насквозь,
И чтоб ко мне твое приблизить лето,
В Урумчи ночная тьма всегда запаздывает где-то.

Мне обещающие рядом быть мужчины
теряются на полпути,
Все молча женщины, идущие к другим,
нежданно приходят.
Отказываюсь верить я словам, шагам я только верю.
Млечный путь далекий — в объятья чьи-то космос
заключен.
Вода в бутылке вдруг умножится до моря,
Ведь здесь на суше говорят, что все едины воды.

Как жалко резать мякоть яркую твою,
Ведь в каждой дольке к солнцу скрыта страсть,
Мой нож уж занесен —
Вот так любовь проходит.

В иной провинции тружусь, сменил наречье
на северный путунхуа.
Не раз уже твердят, что молчалив —
с трудом разговоришь.

В апреля день седьмой я нес вино в руке,
копируя покинутого Ли Сюньхуа,
В Лоху чихают, кашляют в жару.
Кузена заразили. На уколы и лекарства он жалеет денег.
Вослед Ли Бо: наверх взгляну — луной любуюсь,
взгляд опущу — и вспомню Ванцзяао [259] Ванцзяао — деревня в пров. Хубэй, родные места поэта. .

А здесь в Цзянху барак как тощий плетень,
Семи-восьми провинций здесь живет народ.
Семь-восемь диалектов: «камень, ножницы, бумага».
Семь-восемь видов вин: 38°, 43°, 54°.
Примерно семь пудов тоски от запада к востоку.
И комаров на каждом
Тоже семь.

Год на исходе, большого холода сезон. Кузен
под гуандунскими дождями мокнет.
Достигнет ветер улиц Наньдунлу, Цзефанлу и Баоаньлу,
Высотки Ди ван да ша [260] Ди ван да ша — название одной из высоток в Гуанчжоу (да ша (кит.) — высотное здание; ди ван — дословно «царь-земля», то есть самое дорогое место под застройку) 69 этажа
383 метров.

Я не на стройке — я в бараке,
Дождь.
Передышка.
Плотник, пол мужской, тридцать лет,
поглаживаю старое полено, совсем не как Лю Юн [261] Лю Юн (987–1053), также Лю Седьмой — поэт эпохи Сун, писал в основном лирические стихи любовной тематики в жанре «цы», известен своим чрезмерным увлечением женщинами.
в минуты скуки
ласкал
перила красных и черных теремов [262] В императорском Китае красным теремом называлась женская часть богатого дома, а черными теремами — публичные дома. .

На третьем этаже девица милее всех, что много лет назад
я замуж взять хотел.
Рукопожатья были. Были слезы, и недосказанность была.
В стихах мотива «Юйшуан» [263] «Юйшуан» — одна из мелодий для написания стихов «цы», сочиненная, по легенде, императором Сюань-цзуном эпохи Тан для любимой наложницы Ян Гуйфэй. Стихи в жанре «цы» обычно исполнялись под аккомпанемент, существовало определенное число наиболее известных мелодий, на которые поэты специально писали стихотворения. :
ее вознес я до эпохи Сун.
Звоню я Лю Седьмому.
Брат Седьмой, брат Седьмой,
всякий раз во время зимних дождей
все чаще руки плотника тянутся к сунским стихам,
древним чувствам
трудно противиться.

Слива цинмэй, бамбуковая лошадь [264] Связаны с детскими играми. Все выражение «слива цинмэй, бамбуковая лошадка» — символ любовной привязанности, хранимой с детства. и старое полено
в себе все так же аромат хранит,
но сколько б ни минуло лет,
на нем не будет ни ветвей, ни листьев,
Ни цветов.

На стройке температура на три градуса выше тела,
под кожей — реки пота с солью
уносят
жару.