Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

На улице той лотос по фамилии Сюй,
поступь легка, легче весеннего ветерка,
длинная ножка,
вырастила прозрачная вода безупречно белым,
Будто явился после первых весенних лучей.

Время: две тысячи первый год
Место: район Баоань
Событие: некто по фамилии Го, на улице Юйлань
Еще шаг
Схватил клубень лотосового корня:
в воде на нем кувшинка лотоса росла.

Стебель сломался, я напуган,
Покачивается.
Речная вода, уловив момент,
вспять унесла семнадцать лет.
Цзиньшу укачивает,
Шаньмин укачивает,
и Баоань [287] Названия районов в г. Шэньчжэнь (пров. Гуандун). тоже укачивает.

Я выдумал лотоса цветы,
и листья лотоса,
и корень,
и всем им дал фамилию Сюй.

В твоей улыбке лотосы раскрылись,
На лодке я пустился в путь к тебе.
А платье на тебе, что волны с мелкой рябью,
И я переправляюсь, я плыву.

Все звуки сладки как вино из риса,
И море в ожидании весны уж на сносях.
Гор очертания станут твоему подобны,
Сгустились из равнины беспредельной.

Все думы вмиг из черных стали золотыми,
Так где же камни, принесенные Цзин Вэй [288] Мифическая птица, в которую превратилась утонувшая в Восточном море дочь легендарного императора Шэньнуна; эта птица взялась засыпать ненавистное ей Восточное море обломками деревьев и камней, почему и стала символом упорства во мщении, а также и в преследовании любой другой цели. ,
Вот предо мной твоих грудей агаты,
И вот уже миную Линдинъян [289] Широкий канал в устье р. Чжуцзян на юге пров. Гуандун, начинается у г. Чжуншань, проходит между г. Чжухаем и Гонконгом. .

В дыхании нашем — лотосов первозданность.
В наших душах далекая бесконечность.
С щебетанием утренних птиц,
Со звуками ветра — ты сердце свое сожги
и вступи в нирвану.

Земля и небо в сиянии слепящем.
И на свете этом лишь наши нагие тела,
И твой голос, твой крик
Словно в космосе эхо.

Путь окроплен твоею женской кровью,
Она цветами алыми раскрылась для меня.
И каждый раз, когда в тебя я проникаю,
Я словно бы пират-кладоискатель.

Моя ладья неспешно огибает ущелья,
Мое дыхание овевает
Все волны и изгибы тела твоего.
До чего пьяняще, когда мой дух
вдруг заиграет во все отверстия твои [291] «Семь отверстий» (кит. медиц. семь «окон» тела) — отверстия на лице человека, связанные с восприятием мира: пара глаз, пара ушей, пара ноздрей и рот.
— все постепенно засияет,
— и все со временем наполнит аромат.

Глина, лед, ущелья,
Сырая возрожденная земля.
В этой мирской пыли
В наших с тобой слезах
Рокот вод морских
И необъятность погруженья.

И вновь,
И вновь,
мои уста
твоей касаются груди,
и словно несмышленое дитя,
приникшее к груди, я засыпаю.

Сквозь крон верхушки солнечная рябь скользит.
Во снах весенних [292] Поэтичное название эротических снов. дровосеком стал,
Тебя я обнял как охапку дров,
готовлю рисовый отвар и эликсир весенний своей души.
Мне мир отрезал все пути к возврату,
и лишь возможно ждать в горах весенних,
Пока в который раз распустятся цветы,
и снова дождь придет.

Так нежно ветер тронул волосы мои,
Сияние ярче блеска ясных звезд.
Теперь осталось лишь веревку свить,
чтобы висеть в петле.

Я в ожидании подался весь вперед,
и губы, приоткрытые слегка.
Когда же молния скорее возвестит
Грозы весенней первый гул.

Поздний звонок как поток захлестнул
узкий разъем проводов телефонных,
ущелье Санься [293] Ущелье Санься — система трех порогов на р. Янцзы. прервало
твой естественный месячный цикл.

И мать-земля взялась тебя
просватать на берег Южно-Китайского моря,
Посулив большие дома и деньги,
прельстив тебя этим немало.

При лунном свете грудь полна соблазна,
Ворочаешься ты, никак не спится скованной душе.
Ведь форма для чеканки денег
сдавит плоть твою, оборотив ее в одну лишь похоть.

Так, может быть, пока ночная мгла воде подобна,
в пруд броситься и в лотос обратиться?
Но будут ли в воде прожорливые рыбы,
что в листьях лотоса охотно порезвятся?

Я вырезал его из бумаги
И наклеил у изголовья постели —
Это из недр памяти вырвался тигр,
Ночью кромешной вновь рвется в леса.

У совы я взял зоркое зренье,
Чтобы во мраке узреть, как сражаются дикие звери.
Их резвые игры в дебрях
до чего безмятежны.

Тигр лишь тихо ступал,
Рык тигриный заглушали низкие речи.
В бесчеловечном мире людском
Живущие — что безжалостные кинжалы.

Воспоминания обостряют боль,
И тигр у софоры роняет слезы так,
что шум листвы меня окутал,
В осенний хаос возвращая.