Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Раздевшись и удобно устроившись на деревянных ложах пляжа, старины подставляли части своих тел иногда выглядывавшему солнцу. Лезть в неспокойное море особого желания у них не было, а местное пиво уже вызывало рвотный рефлекс. Старины несколько отключились от внешнего мира, почти задремав. Их пробуждение было неожиданным.

– Оглохли что ли, молодые люди?! – Дженк открыл глаза и увидел перед собой весьма симпатичную девушку в джинсах и короткой блузке, с синей повязкой на голове.

– Чего тебе, красавица? – спросил, проснувшись, и Хэнк.

– Я тебе не красавица! За лежаки платить надо, ясно? – и девица пояснила, что за использование лежаков на пляже взимается единовременная плата в двадцать копеек за лежак.

Дженк возмутился такого рода поборами и заявил, что переберется на пляжный песочек, за который, вероятно, пока деньги не взимают. Разозленная девица сказала, что он может валяться хоть на собачьем дерьме, но за уже использованный государственный лежак должен заплатить немедленно. Дженк хитро спросил, сколько стоит использование самой девушки в качестве лежака, на что покрасневшая работница пляжа пообещала позвать спасателей. Старина почему-то не захотел встречаться с представителями столь опасной профессии и почел за благо отдать девице взыскиваемые деньги.

Надо заметить, что за все время этой дискуссии Хэнкинс не проронил ни писка, как будто его это ничуть не касалось. Когда же девица обратилась за деньгами к нему, Хэнк сполз с лежака на песочек и заметил, что он нищий студент из Дании, не имеющий достаточных средств к существованию. Пляжная девица, вздохнув, отошла, не захотев портить нервы еще раз. Правда, уходя, она еще раз указала старине не ложиться и даже снять свои вещи с лежака. Хэнкинс повиновался, по уходу девушки статус-кво был им немедленно восстановлен.

Черное море в этот день было неприветливо и хмуро. Видимо, разлука была тяжела и для него… Дождик все-таки пошел, чем отменил необходимость для Хэнка вновь ссориться с девицей. Быстро окунувшись, Дженк и Хэнк вытерлись общим полотенцем и поспешили на отходящий катер. Попытка уже с катера прочитать незабвенное «К морю» Пушкина успеха не имела. За ревом моторов и шумом моря слов российского гения никто не услышал.

Следующий день был для старин весьма насыщенным… Сварив колбасу на дорогу, они прихватили с собой несколько картофелин, щедро пожертвованных им тетей Герой, пачку печенья и пять бутылок пива. Прощание с доброй одесской семьей также не затянулось: сказав все нужные слова, родственники полезли лобызаться. Леня действовала особенно активно, чем весьма огорчала Матроса, бывшего неотступно при ней. Отплевавшись и посюсюкав, старины наконец-то покинули гостеприимный дом на Т-ской улице, что не так и далеко от славной улицы де Рибаса.

Погрузившись на поезд (на сей раз, билеты вполне совпали с местами), наши герои грустно вздохнули, следя за уплывающим вокзалом Одессоса, и затряслись в купейном вагоне. Поездка приближалась к концу, который обещал стать удивительным… Попутчицами старин оказались на сей раз молодая дама лет тридцати с небольшим и ее двенадцатилетняя дочка. Хэнк и дама предложили старине Дженку уступить свое нижнее место девочке, на что последний никак не прореагировал, сославшись на обострившийся радикулит. Остался последний эпизод, а вот и он.

…Когда же пришло время делать вечерний туалет, старины снялись с места и, не доверяя друг другу, отправились в уборную. Людей, как назло, собралось достаточно, и каждый спешил сделать свое нехитрое дело, чтобы залечь на покой. Наконец, Хэнк дождался своей очереди и пропал в месте общего пользования. Люди в очереди, а с ними и Дженк, долго строили самые страшные предположения, чем там можно так долго заниматься. Хэнк, однако, все же вышел, и его место поспешил занять старина Дженк.

Быстро устроившись на унитазе в позе орла, Дженкинс приступил к выполнению своего большого и важного дела. Поручень, за который следовало держаться, он, естественно, проигнорировал. Через полминуты, в самый разгар процесса, вагон вдруг резко подбросило: люди в очереди повалились друг на друга, а глупый, нелепый, беспомощный старина Дженкинс, забывший об инструкции, свалился с унитазного стульчака прямо на пол. Моментально вскочив, он тот час же увидел, что его тапочки и часть пола замазаны его же г… Лихорадочно соображая, Дженкинс надавил на смыв: в очереди послышалось радостное ликование.

Двумя листами, прихваченными совершенно для иной цели, Дженкинс лихорадочно стал вытирать увазюканный пол туалета. Выбросив изрядно потяжелевшие листочки в унитаз, старина начал нажимать на кран умывальника: в очереди стали выражать нетерпение. Вымыв тапочки, Дженк вдруг с ужасом заметил, что часть унитаза тоже обоср… Застонав, он выхватил из кармана пачку сигарет «Аэрофлот» («Летайте только самолетами!») и с ее помощью стал уничтожать остатки свинства. В очереди стали серьезно беспокоиться, кто-то уж требовательно стучал в дверь.

С взвизгом «Сейчас» старина вымыл руки и стал осматривать одежду в туалетное зерцало. В дверь уборной замолотили кулаками… Дженк еще раз осмотрелся: все вроде было в норме. Судорожно вздыхая, старина пригладил волосы и отпахнул дверь. С негодующим «Фу-ууу!» люди в очереди отпрянули в сторону. И тогда, именно тогда, в голове Дженкинса и родился тот, ставший теперь всемирно известным афоризм, который он тут же и поведал ошеломленным слушателям:

– Садясь на унитаз, граждане, ради всего святого, держитесь за поручень! Он для того и предназначен…

Очередь ошеломленно промолчала, а старина Дженк гордо проследовал к своему месту, забыв в туалете мыло и полотенце, но веруя, что их эпопее с Одессосом приходит конец! Финиш! Финал… А какой он получился – судить вам, досточтимые друзья!

Итак, наша первая повесть окончена. Как она тебе, читатель? Ты удивлен, раздосадован, взбешен?!

Пойми:

– Дрожать за жизнь и плакать о судьбе мне надоело, будь понятлив! Я мысль одну хотел запечатлеть в тебе…

– Какую, наглый автор?

– Как хорошо, что мы еще смеемся!

– Смеем смеяться?

– Да нет, уже смеемся! и смехом победим.

– Кого ж мы победим?

– Ну, это ты обдумай сам, а я прощаюсь до свиданья! Надеюсь, скоро мы увидимся с тобой!

– Я жду, я верю!

– Ну ладно…

Одесса-Чебаркуль,

июль 1988; лето 1996 г.