Андрей Рябоконь - Искушение чародея (сборник)

После небольшой паузы Отец снова хлопнул крыльями, как-то странно дернул своим узким хвостом и выдал длинную, мелодичную трель.

— Быть по сему, — сообщил переводчик. — Приемлем ваш соревнодар, ибо чтим честь. Во благовременье же ответим, как и до́лжно.

Академик Окунь хмыкнул и что-то нацарапал у себя в блокноте. Борис переглянулся с Домрачеевым и Павлышем, а Эмма аккуратно, плавно склонила голову (она по-прежнему старалась при разговоре с ависами не делать резких движений):

— Мы рады, что нашли с вами общий язык. Не возражаете, если мои коллеги отвезут подарок к вашим… деревьям?

Отец слушал, рывками поворачивая голову то вправо, то влево.

— Конечно, пусть отвезут дар к домодревам. Ваших самцов, мужчин, подчиненных проводит Изгибатель.

Один из ависов — кажется, постарше прочих, — тяжело взмахнул крыльями и взлетел в воздух. Эмма посмотрела на Бориса Урванца, но Слава и Миша уже, не сговариваясь, застыли у тележки.

Эмма поджала губы и кивнула, и они все втроем двинулись вслед за Изгибателем к одному из домодрев.

Почва здесь была рыхлая, повсюду тянулись к солнцу разного рода растеньица, в том числе — похожие на перьекнижки. Авис кружил над тележкой, время от времени давал отрывистые советы, которые коробок-переводчик старательно перетолмачивал.

— Это ничего, что мы вот так… прямо по росткам? — уточнил Павлыш.

— Нет значения. Сиюминутное, воспроизводимое. Подарок важнее, главнее, имеет смысл.

Дерево было громадным, значительно крупнее любой секвойи. Вдоль ствола тянулись ребра-распорки, нечто вроде контрфорсов в древних соборах. Черную, блестящую кору испещряли разноцветные вкрапления. Приглядевшись, Павлыш понял, что это мох, но какой-то особый; в нем устраивали себе гнезда плоские, алые твари, похожие на смесь муравьев и скорпионов. Твари эти сновали по коре, в лапах тащили некие коконы, а также пестрые обломки скорлупы, фрагменты перьев, листья…

Нижние, самые крупные ветки росли на высоте двух-трех метров — и были такой ширины, что Павлыш при желании легко мог бы сплясать там джигу или лезгинку. Впрочем, меньше всего в эти дни ему хотелось плясать.

То и дело поглядывая наверх, они с Мишкой и Борисом сгрузили-таки проклятущую клепсидру. Корпус ее был оформлен под средневековую китайскую мебель, и все эти прыгающие тигры, драконы с мордами мопсов и пьяные будды смотрелись под деревом неожиданно уместно.

— Благодарю. — Изгибатель устроился на нижней ветке, энергично кивнул раза три-четыре. — Потрясающе, что вы придерживаетесь старинных, запретных, опасных традиций. Даже при том, что сами живете вопреки обычаю, установлению, природе.

Борис развел руками:

— Согласитесь, было бы странно, если б мы жили на деревьях.

Авис моргнул несколько раз и вдруг зашипел, раздувая горло. Тотчас откуда-то сверху по стволу метнулись три узкие, верткие тени. Они были похожи на тощих гекконов, только со странно выгнутыми передними лапами. Гекконы добрались до нижней ветки, на которой сидел Изгибатель, и уставились на людей; один разинул ороговевшие челюсти и стремительно облизнулся.

Шипение Изгибателя оборвалось — будто, подумал Павлыш, кто-то вырубил испорченный радиоприемник.

— Мы, пожалуй, пойдем, — сказал Слава. — Нас остальные заждались.

— Да, — торопливо ответил авис. — Вам лучше вернуться к озеру и своей Матери.

Гекконы повернулись к нему и смотрели, удивленно мигая, затем разбежались в разные стороны, потеряв всякий интерес к происходящему.

— «К Матери»… — протянул Павлыш. Он шел чуть позади, то и дело оглядываясь на домодрева. — Ишь. Подумать только.

— Вот даже не думай, — отрезал Домрачеев. — Это недоразумение, не превращай… черт знает во что.

Борис обернулся и посмотрел на них почти с жалостью:

— Это все, что вы заметили?

— Ну, он болезненно отреагировал на ваше предположение насчет деревьев. — Павлыш почесал переносицу, чихнул. — С другой стороны, посмотрите, они даже для переговоров нашли где-то эту корягу, земля для них — то ли табу, то ли…

— Да перестань, просто некомфортная среда. — Домрачеев кивнул на берег озера, где люди и ависы продолжали о чем-то беседовать. Заскучавшие Эдгар и Николай тем временем отошли в сторонку и собирались поплавать. — Вот как если бы мы вели переговоры с рыбами и предпочитали делать это из субмарин. Хотя плавать-то мы можем, да?

— Детеныши, — сказал Борис. — Это были их детеныши, разве не очевидно?

— О! — Павлыш остановился и шлепнул себя ладонью по лбу. — О!.. Но, — оживился он, — тогда может быть так, что земля — это территория ювенильных особей… Нет, не сходится. Они же явно ведут древесный образ жизни, просто еще не летают.

— Как сразу заговорил, — хмыкнул Домрачеев. — «Ювенильные особи», «образ жизни»… Ты другое скажи: почему это вдруг мы живем вопреки обычаю?

— Ну, это просто: у них-то явный патриархат, а мы, по их мнению, погрязли в матриархате. И деревья здесь совершенно ни при чем.

— Хоть это вы поняли, — кивнул Борис. — Я, правда, надеялся, что он мне возразит и объяснит, о каком именно обычае говорил. Но версия насчет матриархата… пусть, как рабочая вполне сгодится.

Между тем Эдгар с Николаем уже плавали наперегонки, распугивая уток. Ависы следили за всем этим, нервически переступая с ноги на ногу.

— А что насчет «старинных, опасных традиций»?

— Матриархат, — мрачно произнес Павлыш. — Старинная, опасная и запретная традиция, Миша.

Обмен подарками продолжился на следующий день — и пошел по нарастающей. Ависы презентовали в деревянном горшочке с затычкой несколько десятков тех самых тварей, что жили в пучках мха на домодреве. Оказалось, муравионы, как окрестил их Эдгар, мало пригодны для людей. Они утилизировали продукты жизнедеятельности ависов, причем в колонии было несколько типов особей, и каждый специализировался на чем-то одном. Павлыш стал подкармливать муравионов картофельной кожурой, банановыми шкурками и прочим мусором и заявил, что через несколько поколений, возможно, колония мутирует.

— Это ж клево! — Коля Урванец толкнул брата в бок. — Не надо будет с картошкой возиться… и даже с бананами! Бросаешь муравионам — и вынимаешь уже очищенные. Класс!

Остальные, впрочем, Колиного восторга не разделяли, а Светлана прямо заявила:

— Нет, дорогие мои, чистить картошку — это ваша святая обязанность. И никакие инопланетные изобретения от нее вас не спасут. К тому же Владиславу Владимировичу муравионы нужны для научных исследований, верно?

Павлыш смиренно развел руками:

— Это уж как решит Эмма Николавна, она у нас главная.

Эмма с каждым днем все сильнее замыкалась в себе — хотя, казалось бы, куда уж больше. Она сидела за общим столом во время завтрака и ужина, обсуждала все, что происходило на встречах с ависами, выдвигала гипотезы, но Павлыш видел, насколько она напряжена, как скованна. «Это, — думал он, ответственность… да, ответственность и колоссальный труд, ежедневный, ежесекундный… а тут еще Домрачеев со своими глупостями, да и я, чего уж…»