Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– А как же мадемуазель Клаудия? Она верила в болезнь Скотчера?

– Клаудия? – Кимптон рассмеялся. – Ничуть. Также и Эти, и Софи, и Хаттон, и вообще все, у кого есть хотя бы капля мозгов.

– Софи Бурлет только что уверяла меня, что Скотчер был при смерти, – возразил ему Пуаро. – Она говорит, что полицейский врач солгал о состоянии его почек. Что вы скажете на это, мистер Кимптон?

– Чушь собачья. Как врач, я могу вам сказать, что любая сиделка – хотя Софи, на мой взгляд, вовсе не любая, а одна из лучших в своей профессии, – так вот, любая сиделка, проводя с больным столько времени, сколько проводила со Скотчером она, помогая ему буквально во всем, рано или поздно поймет правду о состоянии его здоровья. Вы, Пуаро, не врач и не профессор медицины, это видно, – так позвольте, я объясню вам суть: Скотчер любил поговорить о своей надвигающейся кончине, и он был худ. Это и делало его похожим на умирающего. Ни упадок сил, ни боль никогда не овладевали им настолько, чтобы он забыл об остроумии, предупредительности и такте. Спросите любого врача или медсестру о том, как ведут себя умирающие, и вы услышите, что обычно им не свойственна особая любезность. Скотчера же постоянно заботило лишь одно – как понравиться всем и каждому.

Кимптон выдвинул стул из-за блестящего от полировки круглого стола и сел.

– Софи Бурлет далеко не дура, – продолжал он. – Она проницательная и чуткая женщина. Она прекрасно знала о мошенничестве Скотчера, что не мешало ей любить его. А теперь она лжет, спасая его репутацию.

– А виконт Плейфорд с супругой? – спросил Пуаро.

– Гарри и Дорро? О, эти двое наверняка верили Скотчеру, можете не сомневаться. Как и тупица Филлис.

– Я не понимаю, – сказал Пуаро. – Если леди Плейфорд знала о том, что Скотчер бесстыдно ее обманывает, то почему она не уволила его?

– А! Вот отличный вопрос! Задайте его ей. Интересно было бы послушать, что она скажет.

– А вы сами никогда ее об этом не спрашивали? А Клаудия, ее родная дочь, тоже не спрашивала?

– Нет. Никто из нас не касался этой темы.

– Почему же?

– По разным причинам. Назову вам мою. Тщательно взвесив ситуацию, я решил, что Эти ничуть не глупее меня. Значительную часть каждого дня она проводила в обществе Скотчера. А значит, у нее были и возможность, и средство заподозрить его во лжи; более того, я уверен, что она так и сделала. И какой же тогда смысл говорить ей о том, что я разделяю ее подозрения? Ведь видно было, что она решила не отказываться от услуг Скотчера, несмотря на его обман, и продолжала говорить с нами о его болезни как ни в чем не бывало, а значит, с моей точки зрения, сама стала обманщицей. Она зашла еще дальше – наняла Софи Бурлет, чтобы та денно и нощно смотрела за всеми нуждами этого мнимого больного. То есть она уже не просто покрывала его ложь, но активно сотрудничала с ним в ее нагромождении! О нет, бросать ей вызов в такой ситуации – увольте. Эти защищала бы его, как львица – львенка, и ополчилась бы против меня. А это, в свою очередь, ужасно расстроило бы Клаудию. Она любит третировать мать, но сама не понимает, сколь сильно влияние Эти на нее. Я уверен, что она никогда не выйдет замуж за человека, которого не одобряет ее мать.

– А по какой причине мадемуазель Клаудия сама не заговорила с леди Плейфорд об обмане Скотчера?

– Спорт. – Кимптон ухмыльнулся. – Все, что делает Клаудия, она делает из спортивного азарта. Буквально обожествляет две вещи: власть и драму. В этом отношении она – точная копия самой Эти. И, уж поверьте, ее намеки были достаточно прозрачны, чтобы мать поняла – она все знает.

– Ага! – торжествующе вскричал Пуаро. – Значит, Клаудия знала, а вы – только догадывались?

Кимптон устало вздохнул:

– Вы разочаровываете меня, Пуаро. Как Клаудия могла знать больше, чем я? У нее были свои подозрения, из них она и исходила. Только представьте, что в один прекрасный день за завтраком, в присутствии Эти и всей честной компании она заявила бы Скотчеру: «Твоя болезнь, старина, одно большое притворство!» Что, как вы думаете, последовало бы за этим? Скотчер и его союзники по обману стали бы утверждать, что она не права, я и Клаудия утверждали бы обратное, но дальше этого дело все равно не пошло бы. С одной стороны, мы ничего не могли доказать; с другой, если б обман был разоблачен, то в повседневной жизни Лиллиоука не осталось бы больше ни тайн, ни загадок и застольные разговоры, лишившись интриги, сделались бы банальными, как везде. Более того, у Клаудии не было бы оснований скользить по дому с грозным видом человека, готового выбросить семейный скелет из шкафа и устроить грандиозный скандал. По-моему, Эти этого боялась, что и давало Клаудии определенную власть над ней. А моя возлюбленная обожает власть. Вы понимаете, о чем я, Пуаро? А вы, Кэтчпул? Надо полагать, наши здешние порядки кажутся вам весьма странными.

– Ничуть не более странными, чем порядки в иных домах, – возразил Пуаро.

– Ну, это вряд ли, – сказал Кимптон с некоторым нажимом, точно предупреждая. – Скажите-ка, часто ли вам случалось встречать людей, которые убеждали бы всех, что со дня на день умрут, пребывая при этом в полном здравии?

– И зная о своем здоровье? Нет, таких я не встречал.

– Ну вот.

– Зато несколько лет назад я знал одного преступника, который прилагал все старания к тому, чтобы никогда не играть в шахматы…

– Так вот, я хочу сказать, что человек, который убил Скотчера… – прервал реминисценции Пуаро Кимптон, – …не является действительной причиной его смерти. Он умер потому, что опрометчиво пригласил смерть себе в компаньонки еще при жизни. Я убежден в этом так, как никогда ни в чем не был убежден раньше. Смерть не подстерегала его, не шла за ним по пятам – напротив, долгое время она обходила его стороной, но он так усердно раздражал ее, так старательно дергал наживку из лжи у нее перед носом, что она в конце концов не удержалась и взяла свое – его жизнь. Таково мое мнение.

– Звучит не слишком научно, – сказал Пуаро.

– В этом я с вами соглашусь, – ответил Кимптон. – Надо полагать, во мне еще говорит страстный поклонник Шекспира. А тут, как назло, еще и Айрис… Это ее вина, что я никогда не смогу говорить о Скотчере объективно.

– Айрис Гиллоу? – уточнил Пуаро.

– Да. – Кимптон встал и снова отошел к окну. – Хотя, когда я впервые ее увидел, ее звали Айрис Морфет. Рассказать вам о ней?

Я встретил Айрис Морфет, когда учился в Оксфорде. Там же и тогда же я повстречал Джозефа Скотчера. Добавлю даже, хотя это не имеет никакого значения, что я повстречал их обоих в один день, с небольшим интервалом; правда, они познакомились друг с другом позже.

Жалею ли я о том, что они узнали друг друга? Непростой вопрос! Такой же непростой, как выбор между существующим настоящим и тем, что когда-то казалось возможным будущим. Очень трудный выбор.