Йосеф Бар-Йосеф - Элькино золото

Лили.Только не теперь! Это самое интересное место.

Арон.Вчера ночью стучат вдруг ко мне в дверь. Открываю – тьма кругом, но вижу: женщина.

Лили.Как это? Когда? А я что – спала, что ли?..

Арон.Женщина… И она мне говорит: меня бьют, обижают! Я говорю: кто, кто тебя бьет? Кто обижает? Тогда она говорит: вот, потрогай, видишь? Берет мои руки и прикладывает к своей груди. И я чувствую – до чего же мне это приятно… Глажу, глажу ее потихоньку, всю ее, а она смеется, ей тоже нравится. И тут я вижу: это она, та самая старуха, красивая, белая, которую я надул! Вернулась ко мне во сне…

Лили.И прежние все тоже наверняка были во сне! То же самое!

Арон (Малие). Так что я теперь ничего не понимаю… Точно знаю, уверен, что это было! Даже сейчас чувствую… Ее тело… у меня в руках… А та, которая после обеда… Как это может быть? Ведь это, в конце концов, сон… Только сон, не более того!

Лили.«Ничего не понимаю!» Тут и понимать-то нечего. О чем он вообще спрашивает?

Арон (Малие). Ты меня поняла, правда?

Малия.Я не знаю.

Арон.Это хорошо, очень хорошо…

Элька (повышает голос, стараясь перекрыть все прочие разговоры). Лежу я там, вся побитая, во рту полно земли, и встать не могу. Нету сил… Тогда я сказала Богу: «Ты ведь знаешь, что я пережила, что я перенесла ради моих детей! Чего я только не делала, на что только не пускалась, лишь бы спасти их! Лишь бы протащить живыми сквозь эту проклятую войну! Так не молчи же, не сиди! Помоги мне! Не могу же я потерять их теперь, когда все позади… Только не теперь, когда все позади, только не теперь!» Говорю Ему так, и чувствую, силы ко мне возвращаются. Встала, поднялась на вершину, спустилась вниз и добежала до станции как раз в ту минуту, как подошел поезд – тот, следующий! (Повернувшись к Малие.) Я не так скоро оставляю моих детей!

Арон (хлопает в ладоши). Честь и слава! Почет и уважение! Как же – детки! Младшенькому всего-навсего тридцать с небольшим, совсем дитя! Необходимо приглядывать. Держать и не пускать – когтями вцепиться и держать! Столько опасностей вокруг – жуть!

Лили.Это очень, очень замечательная история!

Арон.Нет, когда я об этом думаю!.. Бежала, неслась, ползла в гору, свалилась, упала, разбилась, молила-укоряла Бога… А все для чего? Для чего, собственно? В конце концов оказалась на станции в одно время с поездом! Могла бы спокойненько сидеть себе в дежурке, как тебе и велели. Что, не так? К тому же детишкам, то есть нам, не грозила ни малейшая опасность!

Элька.Мой сын думает, что он умный! Идиот! Это-то и есть самое наиопаснейшее время, когда нет никакой опасности! Это и есть самая большая опасность! Когда они проводили свои акции? В субботу, в праздник, верно? (Малие.) Я и теперь не оставляю своих детей, ты поняла?

Малия (рассеянно). Простите?

Лили.Она все время тебе говорит.

Малия.Я прошу прощения. Я думала о чем-то другом. (Песаху.) Я хочу уйти. (Встает.)

Песах.Я пойду с тобой. Я уже кончил. Только рубаху переменю. (Уходит в квартиру.)

Арон (Малие, которая уже стоит у выхода). Можно спросить куда?

Лили.Какое твое дело – куда? Может, никуда. Может, она просто так ждет. Просто так стоит у двери.

Арон.Тихо, поняла?

Лили.Ты все время это говоришь.

Арон.Тихо, я сказал!

Лили.Что уж я такого сказала?

Арон.Ничего. Замолчи, и все.

Лили.Мама моя сидит дома одна и разговаривает с телевизором.

Арон.Тихо!

Лили.Мне уже даже два слова о собственной матери нельзя сказать?

Арон (тихо, но с явной угрозой). Тихо, я сказал!

Лили.Я слышала про одного мальчика, он упал с третьего этажа, и ничего ему не случилось. А после он стал пить газированную воду с сиропом и захлебнулся.

Арон.Зачем ты об этом рассказываешь?

Лили.Почему бы не рассказать? Просто так. Чтобы развлечь вас. Повеселить немного.

Арон.Захлебываются сиропом, лопаются от воды, грызут собственные пальцы – и все это, чтобы повеселить? Где ты их берешь, эти свои истории?

Лили.Это не истории, я сама слышала.

Арон.Слышала? Где ты слышала?

Лили.Слышала. Ты ведь не думаешь, что я могу такое выдумать?

Арон.Если ты можешь такое слушать…

Лили.Что ж я могу поделать?

Арон.Бежать! Бежать отсюда!.. (Малие.) Ты ведь тоже хочешь бежать, правда? Ты ищешь чего-то большего. Ты любишь красивое: цветы, любовь. Чего ты тут ждешь?

Малия.Я Песаха жду.

Арон.Песаха, разумеется. Но с ним… Ты знаешь, он ведь не может дать тебе того, чего ты жаждешь: ни этой любви, ни красоты, ни вообще… Он не годится играть эту роль, произносить для тебя высокие слова…

Малия смотрит на него так, словно спрашивает, с чего он взял, будто ей все это нужно.

Откуда я знаю, да? По радио передавали. В программе «Новости». Главное в начале: Малия ищет любви. (Пьет из горлышка и протягивает ей бутылку.) Хочешь?

Малия.Вы… Ты подглядывал!

Арон.Знаешь что? У меня есть идея! (Приближается к ней, слегка покачиваясь.) Песах не мастер много говорить. Про любовь уж точно. Он во время войны родился. Еды никакой не было, мать его грудью кормила. Ему уже три года было, он ее зубами кусал, так она… (Останавливается, пытается собраться с мыслями.) К чему я это начал? Это не имеет отношения… Что я, собственно, хотел сказать? (Покачивается и садится.)

Лили.Я вообще не верю никаким этим любовным уверениям. За моей сестрой один ухаживал, какие только письма он ей писал! Умереть можно от смеха. А после умер – двадцать четыре года всего ему было. И оказалось, что он не вдруг, он давно был болен. Знал, что смертельно болен, и еще писал про любовь!

Арон (встает, снова подходит к Малие). Как это я позабыл? Я тебе вместо него скажу, идет? Любовь… Да, буду его… устами! Вот, люблю тебя. Безумно тебя люблю… Как же, однако, я тебя сильно люблю!.. Не я, то есть. Он… Мне это плевое дело – про любовь, я привычный. Ну, что ты ответишь?

Малия молча наклоняется над коляской.

Убегаешь, прячешься в коляске!.. (Подходит еще ближе.) Помочь? Давай подержу… (Протягивает руки к ребенку.)

Малия.Нет!

Арон.Почему? Песаху ты позволяешь… Даже матери моей готова была отдать… Чтобы она подержала.

Малия.Потому что ты пьян!

Арон.Да? Знаешь, что? Пусть! Песах, так и быть, пусть получит ребеночка, а я получу тебя. Договорились? Чтобы сказать тебе, как сильно я тебя люблю. То есть он, разумеется… Ну, что ты скажешь?