Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Там рядом с господином верный конь;
Здесь друг бок о бок с другом христианин
И сарацин, сраженный и сразивший,
Еще живой и мертвый уж, все вместе.
Неистовые крики, гневный ропот,
Стенания, рыдания слились
В нестройную громаду диких звуков,
Рождающих в душе и страх и ужас.

Блестящее оружие отныне
Являет вид и мрачный и печальный;
Не мечет искры сталь, и яркий блеск
Утратило убранство золотое;
Поблекли, как цветы под осень, краски,
Нашлемники разбиты, а одежды
Военные, в лохмотьях и клочках,
Покрыты кровью, смешанною с пылью.

Меж тем арабы, мавры, эфиопы
Развертывают строй, чтоб христиан
Все левое крыло отнять от центра,
Уж издали летят каменья, стрелы,
Как выступает вдруг Ринальд с отрядом:
Потоки и вулканы не влекут
Таких опустошений за собою
И ужаса такого не внушают.

Отважный Ассимир, вождь смуглолицых,
Становится перед Ринальдом первый;
Ударом мощным в шею тот его
На землю опрокидывает мертвым.
При виде крови, им же пролитой,
Он в бешенство приходит и упиться
Резнёю жаждет: что за чудеса
Отваги! Что за славные деянья!

Смерть, под его рукою размножаясь,
По нескольку зараз уносит жертв;
Сдается изумленным мусульманам,
Что он тремя орудует мечами.
Введенные в обман движеньем быстрым,
Так видим мы три жала у змеи.
Сердца их наполняя, смертный ужас
Со всех сторон являет им погибель.

Тираны Ливии и эфиопских два
Властителя и кровь свою, и вздохи
Последние сливают воедино.
Вождя воспламененные примером,
Ринальдовы бойцы крошат врагов,
Что сами же ложатся перед ними:
Удары их мечей у сарацинов
Отчаянья лишь крики вызывают.

Рассеянные полчища такой
В конце концов охватывает ужас,
Что в бегстве беспорядочном они
Должны искать спасения; герой же
Их по пятам преследует упорно,
Пока не довершает пораженья:
Погоню прекращает он тогда
И чувствует, что бранный пыл в нем гаснет.

Так яростные ветры, что колеблют
Холмы и опрокидывают рощи,
Слабей и мягче дуют на равнине;
Так мощные валы, что у камней
Подводных и мятутся и грохочут,
Стихают на просторе беспредельном;
Ринальд, грозящий стойкому врагу,
Перед врагом бегущим безоружен.

Отвага, презирающая жертвы,
Что перед ней трепещут и бегут,
Его к пехоте вражеской приводит.
Арабы с африканцами служили
Ей верною поддержкою; теперь же
Осталась беззащитною она:
Готфрид с бойцами буйными своими
Ее ряды сметает без препоны.

Когда на ниву буря налетает,
Не с большей беспощадностью она
Покорные к земле колосья клонит.
Все плавает в крови, везде остатки
Оружия разбитого и в корчах
Предсмертного томления тела.
Что от ударов стали уцелело,
То гибель под копытами находит.

Так, наконец, за рядом ряд Ринальд
В то место проникает, где Армида
С оружием сидит на колеснице
Среди своих поклонников отважных.
Тотчас же узнает она врага:
В ее глазах и ненависть и нежность,
А в сердце кровь то стынет безнадежно,
То пламенною вспыхивает страстью.

Нежданный вид героя поражает:
На миг остановившись, хочет он
Уйти назад; но, связанные клятвой,
Соперники не медлят нападеньем,
И уж грозят ему мечи и копья.
Стрела и у Армиды наготове:
Торопит гнев ее, но, споря с ним,
Любовь ее удерживает властно.

Восставшая в груди ее любовь
Вновь зажигает пламя, что, казалось,
Навеки там она похоронила.
Пытается три раза натянуть
Она свой лук; трепещущие руки
Отказывают в этом ей три раза:
И все ж в конце концов стрела летит,
А вслед за ней раскаянье несется.

Хотела бы она, чтоб он ушел;
Хотела б, чтобы он пронзил ей сердце.
О, дивный плод отвергнутого чувства!
Что ж было бы, когда б он победил?
Но слабости она уже стыдится,
И сердцем вновь овладевает ярость.
Колеблясь меж боязнью и желаньем,
Она следит глазами за стрелой.

Стрела герою в латы попадает,
Пронзает их и остается там;
Ринальд уходит молча, и Армида
К себе одно презренье видит в этом.
В бессильном исступлении она
В него стрелу пускает за стрелою.
Меж тем любовь ей растравляет раны,
И оттого они зияют глубже.

И говорит она: «Мои уж, значит,
Удары поражать его не могут?
Как тело, так и сердце у него
В алмазную броню одето, верно.
Была побеждена я безоружной;
С оружием в руках – еще скорее:
Любовница ли, враг ли, я равно
Презрения его служу предметом.

Бесплодны средства все! Бесплодны чары!
Несчастная! Ах, уступает все
Могуществу его: и силы смертных,
И колдовства испытанные тайны.
Где все герои, что вооружались
Для мщенья за меня? Одни ему
Покорность изъявили раболепно,
Другие под ударами погибли».

Одна, без обороны, на себя
Она уж как на пленницу взирает,
Носящую позорные оковы;
Под гнетом ужаса и лук, и стрелы,
И чародейство – все забыто ею.
Так лебедь робкий, увидав орла,
Что растерзать его готов, трепещет,
Заранее к земле уж припадая.

Но Альтамор летит стрелы быстрее
К возлюбленной на помощь; для нее
Своих он даже персов покидает,
И без того давно готовых сдаться:
Присутствие его там бесполезно,
О славе не заботится он больше;
Вселенною пожертвовал бы он,
Чтоб лишь спасти предмет своих желаний.

Спешит он к беззащитной колеснице,
Мечом себе дорогу пролагая;
Ринальдом и Готфридом между тем
Отряд его бесследно уничтожен.
Он это видит, он скорбит об этом;
Но, более любовник, чем боец,
Он для себя считает первым долгом
Армиде отступленье обеспечить.

Где был отряд, там только смерть и ужас
Находит он; зато на правом фланге
Победа за неверными пока.
Рассеяны повсюду христиане:
Один Роберт, в крови, в глубоких ранах,
Едва спасает жизнь свою; другой же —
В оковах у Адраста. Так судьба
С удачами делила неудачи.

Потом Готфрид солдат своих сбирает
И сам ведет их в битву снова: два
Крыла победоносные двух станов
Свои ряды мешают в общей свалке.
Покрытые дымящеюся кровью,
В победном упоении они
За лавры постоять готовы грудью;
Судьба ж колеблет счастье между ними.

Меж тем с верхушки башни Сулейман
Всех ужасов резни кровопролитной
Картину созерцал: тревожным взглядом
Следил он за движениями войск
И своего и вражьего, за каждой
Удачей там и здесь и неудачей,
За всей игрой изменчивой, за всеми
Нежданными причудами судьбы.