Павел Мейлахс - На Алжир никто не летит

И опять не позвонил. Я не понимаю, почему я боялся звонить. Растянуть неясность насколько возможно?

Наконец пришла спасительная злость к себе, и по Малой Конюшенной я уже вышагивал прямо и твердо. И лишь перед самым поворотом на Чебоксарский я сбавил темп, еще немножко прошел и осторожно выглянул за угол.

Там было пусто. То есть какие-то машины стояли, но никто меня не ждал.

Ключ провернулся в замке, сразу же позади грохнула железная дверь, и вот я дома. Сожительница стояла в прихожей; услышала, должно быть, ключ в замке, но мне представилось, что она все это время так и простояла.

— Ты? Слава богу…

— Кроме тебя, тут кто-нибудь есть?

— Нет… — с удивлением.

— Ты никому не звонила? Этим не звонила?

— Да нет… Я уже…

— Ты не сдашь меня?

— Да нет. Ты чего? Все-таки пришел…

— Точно не сдашь?

— Нет, блин, что с тобой?! Давай снимай это все с себя, пойдем чаю попьем.

Я выдохнул. Похоже, тут все в порядке. Это со мной не все. Малёхо шибанулся. И она — дома.

Чай пришелся очень кстати. Я выпил чашку, тут же начал еще одну.

Я вкратце рассказал ей все, сказал, что сбежал.

— Суки, — поддержала меня сожительница, — молодец, что сбежал. Я уж и не знала… Охренеть! «Сдашь» — скажешь…

Я прижал к себе мою…

Лапландку. Так ей больше идет.

Гладил по волосам, не отпускал. Уже и не помню, чтобы я кому-то был так благодарен. За то, что не сдала. Сейчас, кроме нее, у меня никого не было.

Первая встреча состоялась. Пляска святого Вита в голове заканчивалась.

— …места себе не находила. А ты еще такой злой пришел. Ладно, думаю, хоть пришел.

— Злой?

— Так я ментам уже думала звонить. Когда тебя забирали, они и паспорт забрали; я говорю — на фига? а они: на случай скорой. Позвонила в скорую, оказывается, паспорт нужен только когда на труп выезжаешь, а так он на хрен не нужен. Да что за на фиг! Звоню в ментовку — там говорят, паспорт изымать они не имеют права, напиши заяву, если он подтвердит, что он там насильно, мы его выдернем. Если бы ты сегодня не появился, я бы уже заяву писала.

— У ментов у них наверняка все схвачено. Да и у бандосов, походу.

— На беспредел бы они выехали. Так вот, я боялась, что там секта, тебя уже так обработали, что сам скажешь, что все хорошо. Я и психологу звонила по этой их линии — ну ты их знаешь, опять хрень какую-то…

— Что за хрень?

— Ну, типа «в первую очередь он сам должен осознать». Толку — ноль.

— Так зачем к психологу?

— Ну как зачем? Я ж говорю: боялась, секта. Я, честно говоря, больше всего этого боялась.

— Не, не секта. Не дотягивает.

Тут и она выдохнула. После третьей чашки стало даже жарковато.

— Контора мне эта сразу не понравилась. Оплата у них — это, оказывается, дарственная от имени тебя. То есть потом деньги хрен вернешь.

— Да и черт с ними — деньги не мои.

Посещение родственников — допускаются лишь те родственники, которые прошли их же курсы. Мило. Просто они рассматривают химическую зависимость как семейное заболевание (то есть болен не только зависимый пациент, но и его ближайшее окружение), поэтому, в целях эффективности процесса выздоровления, необходимо маленько промыть им мозги, естественно, слегка дополнительно подоив.

— А если бы меня не выпустили?

— Да по-любому бы выпустили, а то как бы ты сбежал?

Это верно.

— На хрена им шум? Проще найти другого лоха. Лучше — одинокого.

И лучше — подальше. Н-да, н-да… А родные и близкие, уже не зная, что делать, согласятся на все, на все купятся. Так что, считай, и одинокого тоже.

Действительность обретала привычные черты. Недавние метания по Васильевскому уже казались сном. Я, кстати, померил давление. Оно оказалось 132/92.

Мы переместились в комнату. Там я лежал, кайфуя, на незаправленной кровати (с некоторых пор не люблю заправленные), а Лапландка развалилась в кресле.

— Это ж все дикие бабки: похудание, алкоголизм, наркота, импотенция, я бы еще добавила разные тренинги личностного роста, вроде так они называются. Я, кстати, работала в одной конторе, то есть чуть не устроилась туда работать. Там распространяли средство от глаукомы. Ну ты сам понимаешь, что там за средство. Надо было сидеть на телефоне и впаривать. Так мне начальница прямым текстом сказала: какая разница, хуже не будет, а эти бабки все равно скоро помрут. И еще у них был список проблемных клиентов: этим — не звонить. Он прямо на стене висел. И помещение они сняли, знаешь, не хилое…

— Так прямо при всех и сказала? Или тебе одной?

— Разговор был со мной одной, но в общей комнате, так что все слышали. Ну, я их и послала.

— Ну да, ну да… А я, значит, проблемный клиент?

— Скорее всего.

Она ушла в кухню, а я лежал, разметавшись на кровати, почти не двигаясь. И никто меня не трогал.

Тем не менее оставался роковой вопрос: как там те? Что они намерены предпринять? Это изрядно напрягало.

Наконец позвонили Лапландке. Я слышал, как она разговаривает в кухне.

Они узнали, что я здесь, предпринимать ничего не собирались, уже хорошо.

Я так и лежал, иногда только курил в помещении.

К вечеру позвонил брат. Сказал, что решили дать мне шанс: дневная нарколожка, то есть лежать там не надо, только каждый день посещать. Но если я хоть раз сорвусь (выпью) — я опять поеду в подобное заведение. Я рассказал ему про давление и связанные с ним проблемы. Хорошо, мы это учтем и постараемся, чтобы таких проблем не возникало, но гарантировать ничего не можем, а если они все-таки возникнут — не взыщи, давление или не давление.

— Не срывайся. Понимаешь? — сказал на прощание брат уже по-человечески. Все-таки он был мой брат. И как же я его, видно, достал…

— Спасибо… Спасибо… Спасибо… — бормотал я, поджав хвост.

— Ладно. Выздоравливай. И давай ищи дневной стационар, не тяни. Отзвонишься.

И тут я выдохнул окончательно.

Бормотал я совершенно искренне — с довольствия меня не сняли, только теперь все деньги, денежные дела — через Лапландку: делов куча… Они, оказывается, ей очень благодарны. Лапландка же объявила, что, ежели что, она сдаст меня с чистой совестью и с потрохами. И это было совершенно справедливо.

А каков, собственно, был альтернативный вариант? Без денег, без друзей, слабый, поношенный? Я не герой. Да и что мне отстаивать? Зато теперь ясность полная. Бояться нечего. Ходить в нарколожку — ерунда… Пить? За все это время я ни разу не вспомнил о синьке. Я в очередной раз дешево отделался.

Но в то же время я понимал, что произошло нечто необратимое. Что-то во мне взломано. Так или иначе — былой жизни мне не видать. И мне она была не нужна — былая жизнь.

И наконец все-таки кончился этот день, или их было два плюс ночь…

Я лежал. Первые дни я просто лежал, хлюпая носом, почти не вылезая из кровати и бесконечно куря. На душе была ровная сумрачность, которую не в силах было ничто потревожить, разве что последние воспоминания порой ухали, гикали где-то за спиной, и я немножко сжимался и в очередной раз хлюпал носом, кутаясь при этом в два одеяла с каким-то животным удовлетворением, зная, что никто меня из кровати не выдернет. Я отогревался, заживал. А впрочем — ничего.