Роман Назаров - Цветы не растут на плитах

К тому моменту, когда все почти успокоились и начали дремать, я понял, что не могу лежать в прежней позе на спине. Возможность смены положения в таких пределах, чтобы не потревожить пять лежащих на мне голов, были исчерпаны. Конечности затекли, ныла поясница. С нескрываемым злорадством я объявил, что сейчас буду переворачиваться на живот. На меня обрушился поток притворно-сердитых фраз, ворчания, вздохов и стонов. Все задвигались, освобождая мне место.

Однако после завершения этой операции компания вырубилась почти сразу, как будто я отнял у них последние силы. Задремал и я.

Я вздрогнул, поднял голову и уперся взглядом в торец палатки. Мне тут же прострелило шею – всю ночь я лежал в неудобной позе. Сморщившись от боли, я забарахтался в одеялах, перевернулся на спину и сел. Ира, Гена, Марина и Илья, лежавшие рядком, вплотную прижавшись друг к другу, даже не проснулись. Только убрали головы. Вовка снаружи хрустел дровами, потрескивал костер. Видимо, меня разбудил щелчок крупной ветки. Я выбрался из палатки, кивнул ему, приветствуя с добрым утром. У Вовки было заспанное лицо, зубы стучали. Всегда так бывает – крайний замерзает первым.

- Что, замерз? – этого вопроса я мог и не задавать. Вован сердито кивнул на палатку.

- Да ну, блин, Ирка с меня одеяло перетянула. Сама-то теперь под двумя дрыхнет, а мне приходится у огня греться.

Я усмехнулся.

- А теперь они опять на халяву, к готовому огоньку придут, – с мрачным удовлетворением продолжил он. Я покачал головой.

- Ошибаешься. Они-то согретые. Нами. Теперь до девяти не встанут. А в девять уже будет жарко. Сейчас, – я посмотрел на часы, – у-у, шесть!

- Весь день невыспавшись, – проворчал Вовка.

- Не-а. На свежем воздухе достаточно проспать часов пять в сутки. Проверено. А жрать вот хочется. Терпеть не могу на природе быть голодным, – я потер замерзшие руки и присел к разгорающемуся костру.

- Может, что-нибудь приготовим? – предложил он.

- Нет… А то когда они встанут, все уже остынет. – Я добавил с усмешкой, – к тому же нельзя же им настолько жизнь облегчать. – Я помолчал. – Мне помнится, Ирка брала с собой рыбных консервов пару баночек? Давай сглодаем с хлебом. И чайку забабахаем! – Я гулко хлопнул в ладони и радостно потер руками, весело глядя на Вовку. Он молча, с видом зомби зашагал к Иркиному рюкзачку. Всю дорогу этот рюкзачок провисел на багажнике Вовкиного велосипеда и до сих пор был там. В семь из палатки, жмурясь, выполз Гена. Мы начали готовить горячий завтрак. Гена встал с лирическим настроением, его тянуло на патетику. Впрочем, атмосфера располагала. Вовка сделал несколько снимков лагеря «мыльницей». Я осмотрел велосипед Марины и пришел к выводу, что медицина здесь бессильна. С легким сердцем объявил: весь день мы остаемся на этом месте.

Утро обещало замечательный день. Но что-то было не так… отчего-то было очень непривычно и даже некомфортно. Чего-то не хватало. Я понял, чего именно, когда вспомнил, что хотел послушать птиц, наиболее активных в этот ранний час. Тут-то я и обратил внимание на отсутствие шума автомобилей. Вообще! Поблизости от города куда ни заберись, звуки цивилизации все равно просачиваются и создают фон, ставший нам привычным. И вдруг он исчез в этих не слишком населенных местах. Я вспомнил, что, пока мы ехали по шоссе, за несколько часов пути мы встретили едва ли десяток автомобилей.

Я слыхал, что здесь, к северу от тех мест, где мы живем, все намного хуже. Что работы почти нет, и жизнь замерла. Мы пока не видели людей, но наблюдения оправдывали это мнение.

И все же кому-то людская беда пошла на пользу. Единственным показателем человеческой деятельности было небольшое поле, засеянное овсом, и то не целиком. На огромном участке земли между двумя речками только две тропинки крест-накрест. И природа, не угнетаемая более человеком, расцвела буйными красками. Как я говорил, я утром пробовал слушать птиц. Так вот, скорее я пытался выделить отдельные голоса из неугасаемой какофонии. Поначалу, только выбравшись из палатки, я был просто-таки оглушен ей! Не встретили мы пород деревьев, что приходят с человеком, как тараканы, воробьи или крысы – низкорослых, удивительно живучих, подобных сорнякам. Заросли чистого орешника чередовались с березовыми и сосновыми рощами, а местами уже восстановил статус-кво растущий здесь с древних времен ельник.

Поле, изнасилованное неправильным использованием, постепенно восстанавливалось. Поросли леса на нем не было, но трава доставала до пояса и была столь густой, что ощутимо препятствовала ходьбе. И цветы, цветы! В голове уже шевелились отдельные слова, складываясь в рифмы, навеянные этой красотой. Я пожалел, что не взял тетрадку: до дома все забуду…

Готовить горячий завтрак – дело шумное, увлекательное, и вскоре проснулись все. Гена сидел перед входом в палатку с Вовкиной «Коникой» в руках, встречая каждого, кто вылезал из нее, сонно жмурясь от солнца и еще толком не проснувшись. Кадры обещали получиться замечательными.

После завтрака отряд, конечно, было не удержать вдали от речки. И мы пошли купаться, разделившись на две части – одна бултыхается в воде, вторая стережет лагерь. Потом наоборот. Велик был соблазн идти всем вместе – людей-то не видать! Но здравый смысл и определенный опыт не дали уснуть бдительности.

Искупавшись, девушки неожиданно уединились в палатке. Понятное дело, мы вскоре воспротивились, потребовав не отделяться от компании. Марина объяснила, что у Иры болит голова и немного поднялась температура. Вероятно, сказала она, виновато вчерашнее купание при луне. Поэтому лучше они пока полежат. Через некоторое время я сообразил, что, скорее, виной болезни стало переутомление. Но чем-либо помочь был бессилен. Действительно, нехай полежат.

Мы стали думать, чем заняться, потому что готовить обед было еще рано. Гена снова взялся за гитару, Илья подсел подпевать. Я предложил сходить в деревню, спросить ее название, а заодно осмотреть брошенный дом. Мои родители мечтали о своем доме в деревне, и у меня было подозрение, что здесь на халяву можно заполучить сруб – а может, и другие части в приличном состоянии… Я изложил эту идею, и все сразу повскакали и рванули к велосипедам. Кто же откажется полазить по развалинам? Предупредив девушек, мы сорвались и выехали на тряскую тропинку. Через несколько минут мы остановились у фермы, которую проезжали накануне. Подъезжая последним к длинному низкому строению, я уже издали заметил, что оно безжизненно. Ворота распахнуты в обоих видных мне стенах, деревянные части почернели и перекосились, шифер на крыше местами лопнул, хотя видимых провалов не было.

Мы вошли внутрь. Длинные ряды кормушек… столбы, на которых когда-то висели перегородки стоел…длинные гнилые доски центрального прохода. Я неторопливо шел по длинному помещению, жадно глазея на то, что осталось и по чему можно было угадать, какую функцию нес тот или иной предмет. Запах коровника еще висел здесь. Не запах навоза, нет… Прелый аромат сена и чуть ощутимый дух домашней скотины – как у нового пухового платка.