Роман Назаров - Цветы не растут на плитах

А вчерашнее происшествие дало неуверенности новый повод. Рита показала, что может быть непредсказуемой. Мы это тоже умеем. Я боялся, что ситуация взорвется, как порох, и не готов был выбрать чью-то сторону, если будет в том надобность. Рита должна стать частью нашей компании, это я решил твердо. Идя по тротуару, я пытался предугадать в уме возможное поведение Риты, Гены, Марины, Иры. Я очень глубоко задумался и шел как на автопилоте, не замечая ничего вокруг.

Представьте себе меня. Лоб сморщен в задумье, глаза смотрят в никуда, походка раскачивающаяся и неровная – как у слепого. Он не здесь. И если его неожиданно вернуть в реальность, в первые секунды он беспомощен, как котенок.

- Эй, ты! Стой, тебе говорят! Куда ты гонишь? Поговорить надо! – канючит мне вслед гнусавый молодой голос, с привычным растягиванием гласных, и даже удивительно – совсем без нецензурных слов! Осторожен, мерзавец. Меня хватают за плечо и бесцеремонно трясут. Я оборачиваюсь. Лицо у меня растерянное, глаза виновато моргают, пока я прихожу в себя.

Один повыше, с очень короткими темными волосами, лицо в многочисленных ссадинах. Типичный гоп. Дутые кроссовки, широкие штаны, потрепанная кожаная куртка. Второй еще совсем сопляк, лет тринадцать-четырнадцать, одет понтовее: джинсовые штаны с накладными карманами на бедрах и какими-то дурацкими лямками ниже ягодиц, ярко-синяя прямая куртка и бейсболка. Губастый как головастик.

- Слышь, поговорить надо. Давай отойдем вон туда за угол, – он тянет меня за рукав. Моя естественная реакция – застыть на месте и ничего не делать, пока мозг не перестроился под ситуацию. Есть во мне что-то тормозное, поэтому такое поведение уже не раз спасало меня от опрометчивых поступков.

- Ну ты че, оглох? Пойдем, поговорим.

Я наконец определяюсь.

- Мне не о чем с тобой разговаривать.

Он на момент застывает. Но эти слова, которые могли стать концом разговора, не получаются у меня вполне уверенными.

- Ну ты че, как не пацан?! Пойдем, поговорим! Слышь, у тебя деньги есть? Ну ты че молчишь? Че ты как не пацан, я с тобой как с пацаном разговариваю, че ты молчишь, как лох позорный? – он на ходу наглеет, – ты отвечай мне, ты че молчишь, ты не пацан, тебе сказать нечего?

Смотрю на него, и во мне начинает подниматься ярость. Неспроста. Она подготовлена годами.

Еще ребенком сколько раз я с ними сталкивался! Хитрые, трусливые, лживые и вероломные до такой степени, что в это трудно поверить. В совершенстве освоившие искусство демагогии. Никогда не постигнешь глубины той грязи, которую он в себе несет. Слова, которые он сейчас бубнит, действуют на меня, как красная тряпка на быка. Вот он стоит, жмется в своей куртке, непривычный и неприспособленный к ветру, переступает с ноги на ногу, прижимается ухом к воротнику и глотает сопли. В глазах – ничего. И этот… губастенький. Молокосос. Он ведь его учит шакалить! Неспроста с собой таскает. Кажется, нет этому конца и края. Но сейчас я им устрою. Причем даже не поднимая рук. Не на того нарвались. Я выпрямляюсь и оказываюсь вдруг выше его ростом. Прервав на полуслове блатную тираду, цежу сквозь зубы, глядя сверху вниз и уперев руки в бока:

- Мразь, катись отсюда! – слово «мразь» у меня получается хорошо, раскатисто, я вложил в него всю агрессию, которую в себе нашел. По мере того, как растет моя уверенность, он быстро теряет свою. Но еще не верит в поражение.

- Ты как с пацаном разговариваешь?!

- Иди отсюда! – рявкаю с внезапным остервенением.

Мелкий берет старшего за рукав и неожиданно сипло говорит:

- Ладно, Колян, пойдем!

Колян, совсем сникший, поворачивается, но бросает через плечо:

- Ладно, встретимся еще…

- Всенепременнейше! – жестко говорю я. Последнее слово за мной.

Они ушли куда-то за дома. А я вдруг весь словно обмяк. Спало напряжение, и я почувствовал, что весь дрожу. Торжества от моральной победы не ощущалось. Было чувство досады. В каком настроении я появлюсь перед Ритой? Так готовился…

Ну ладно, если она мне скажет, что я сегодня какой-то не такой, я все свалю на этих кретинов.

Уже тогда я знал, что ни за что не сошлюсь на этих кретинов.

К моему облегчению, дверь открыла Рита. Хоть здесь без неожиданностей. Энергично тряхнув головой в знак приветствия, я сразу взял быка за рога.

- Ну, пойдешь?

- Куда?

- В волейбол играть.

- В волейбол?! – Она явно затруднилась.

- А что?

- Ну, вы обычно в футбол как-то…

- Мы? – я не сразу въехал, что мы, оказывается, говорим о разных вещах. Поэтому, собравшись с мыслями, как можно осторожнее объяснил, что к той компании, в которой мы впервые встретились, я никак не отношусь, если не считать Вовку. И играть мы будем с моими друзьями, которых она не знает совсем. Наконец в ее глазах зажегся огонек понимания. Она кивнула.

- Ты не против, если я подружку возьму?

Надо было мне сказать, что я против! Они с подружкой тут же замкнулись друг на друга, растащить их не было никакой возможности, и всю дорогу до площадки я шел сзади, полностью предоставленный самому себе.

Так же и во время игры. Чего я только ни делал, чтобы привлечь ее внимание!

Я ловил совершенно сумасшедшие подачи, иногда гулко падая при этом на траву. Я посылал Рите как можно больше передач. Я пытался развлекать их разными смешными нелепостями. Я попробовал коснуться всех тем для разговора, которые могли оказаться интересными для нас обоих.

Все бесполезно. Отчаявшись через какое-то время добиться обратной связи, я сбавил напор. Сразу стало довольно неинтересно. Оживление возникало в острые игровые моменты и быстро спадало.

Мне вдруг вспомнилось любимое «все хреново» Гены. Я оторвал взгляд от мячика и, наверное, впервые за игру внимательно посмотрел на окружавших меня.

Гена играл не очень внимательно, но на лице у него отложилось эдакое благодушное состояние. Он что-то рассказывал Наде. Она слушала его, открыв рот, но с азартом следила за мячом.

Вован с Ирочкой играли не столько в волейбол, сколько в старую игру двух влюбленных – подкалывали друг друга, норовили в борьбе за мяч столкнуться, иногда и вовсе устраивали веселую потасовку, не имеющую никакого отношения к волейболу. Никто не был против.

Марина – как обычно. Для нее не существует движения и динамики, она предпочитает внутренний мир мыслей и чувств. Поэтому она отбивала только те мячи, что летели прямо в нее… и то не всегда. Если мяч летел, по ее мнению, слишком быстро, чтобы был смысл пытаться его отбить, она картинно втягивала голову в плечи и как бы в испуге зажмуривала глаза, а когда мяч шлепался на траву, открывала сначала один глаз: уже все? Иногда мяч попадал ей по голове – повод для возмущенного «а-а-а!»

Рита с подружкой играли рядом, довольно сосредоточенно, но без особого энтузиазма, одновременно о чем-то беседуя. Не знаю уж, о чем они говорили, но похоже, что все мы им по барабану. Не более, чем партнеры для игры.