Роман Назаров - Цветы не растут на плитах

- Я так и понял. Ничего, вкус есть. Но ты смотри, такие девушки долго одни не ходят.

У меня сразу испортилось настроение: Вовка всколыхнул мою ревность. Но в душе сразу родился протест.

- Ты ошибаешься, – недовольно сказал я.

- Вот увидишь, – многообещающе заявил он, энергично кивнув головой.

Утешил, ничего не скажешь! Ну что ты мелешь? Да она… Что она? Просто Вовка обо всех женщинах так думает. Он не знает, что такое верность, принципиальность, чистота чувств, ему это не нужно. А я не могу жить без всего этого. Но Рита не такая. Я это чувствую.

После чая почти всю мебель убрали, на первый план выдвинулись магнитофон и ворох дисков. Мы любим танцевать, хотя и не умеем толком. Но умение становится неважным на одном из этапов опьянения. Тем более, что стаканы мы убрали, а по кругу в темноте пустили салатницу с самогоном, налитым из второй бутылки.

Мне запомнился один танец. Как сейчас помню, Земфира пела «Небо Лондона». Но плевать мне на то, что звучало, я танцевал с Ритой! Это был момент счастья – танцевать с девчонкой, которую любишь. Пусть ей на тебя наплевать, на пять минут она твоя. А потом так не хочется отпускать упругую талию! Тогда я был еще достаточно трезв, чтобы это осознать. Вот ее волосы перед моими глазами. А если я еще наклонюсь вперед – случайно, конечно – мои губы коснутся ее лба. Я наклоняюсь, но она проворно уклоняется. М-да. Тогда я приближаю губы к ее уху.

- Хочешь, я завтра сам тебе поиграю?

Она молчит, потом заглядывает в мои глаза. Я упиваюсь мгновением, пожирая ее взгляд. Благословенный праздник!

- А ты играешь на музыкальном инструменте?

- На фортепьяно, – немного кривлю я душой. Мне кажется, что моя «Ямаха» не так романтична. Потом спохватываюсь, – вообще-то у меня дома стоит синтезатор. Это немного разные вещи.

Она понимающе кивает головой, но отказывается прийти.

- Но почему? – нетерпеливо спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

- Ты не поймешь.

Я затыкаюсь. Ну, конечно, именно я и не пойму. Ну и хрен с тобой! Но вслух я этого не говорю. Я даже чувства такого не ощутил. Я не искренен перед самим собой. Я думаю: хрен с тобой, но обиды нет. Есть только большая любовь. Это значит, что я найду другой способ завоевать твое внимание. Вся моя воля собралась в кулак. Но не сегодня. Я терпелив.

«Такие девушки долго одни не ходят». Ходят. Эта выйдет замуж только по любви. И она должна полюбить меня.

Когда все устали танцевать, мы вышли на улицу. Я задумчиво оторвал от куста малины ягоду.

- А бывает еще черная малина, - почему-то сказала Лена. И тут же хихикнула.

- Кстати, здесь в одном из садов есть такая, – вспомнил Гена.

- В брошенном-то? – спросил я. Он кивнул.

- Как так брошенном? – удивилась Лена.

- А так. Хозяева уже несколько лет не появлялись там. Можно сходить, поесть.

- Пошли? – предложил я.

И мы собрались и пошли.

Уже было светло – стояло очень раннее утро. Это были последние картины, которые запечатлела моя память, уже слегка мутная от усталости: Рита стоит среди кустов малины, красиво прогнув спину и склонив голову, и тонкими руками обрывает ягоду за ягодой.

Проснувшись утром, я сразу вспомнил вчерашний вечер. Первым словом, мелькнувшим в мозгу, как обычно, стало имя «Рита». Но следом всплыла и сразу застряла в голове фраза «такие девушки долго одни не ходят».

Что делать? Больше всего хочется опустить руки. Я уже устал от этой тихой борьбы. Послать ее к черту и жить, как прежде.

Есть второй выход. Одним ударом все решить. Объясниться начистоту, без обиняков. «Да люблю я тебя!» Страшно. Никогда этого не делал. В восьмом классе, когда мне нравилась другая девчонка и я никак не мог найти нужный подход, один из тогдашних приятелей ляпнул: «Объяснись ты ей в любви!» Но я не смог. Я сразу задал себе вопрос – а дальше что? Восьмой класс. Уже тогда я твердо знал, что получу высшее образование. Я знал, что буду делать с собой. Но не знал, что делать с ней.

Теперь мне ничто не мешает произнести эти слова Рите. Я уже взрослый. Надо только решиться. Ну, давай, решайся! Один раз дать себе установку. Где-то глубоко внутри меня стоит триггер. Две позиции. «Да» и «нет». «Один» и «ноль». И между ними очень высокое пороговое напряжение. Если я его не преодолею, мне остается махнуть на Риту рукой. Но это значит сдаться. На глазах у своих друзей? Никогда! И я усилием воли перемещаю этот триггер в положение «да», а потом мысленно говорю «спасибо» друзьям – спасибо, что смотрите, ободряюще, понимающе и оценивающе. Я сегодня признаюсь ей в любви. И я не могу откладывать, ибо, отложив один раз, я буду откладывать до бесконечности.

К Рите я шел тяжелой, степенной походкой, не давая себе взлетать. Я так разволновался, что тело просилось пуститься бодрой рысцой. Как всегда, по пути я копался в себе. Мне было жутковато и интересно. Для впечатлительных и нерешительных натур, таких, как я, первое объяснение в любви всегда кажется чем-то, предстоящим в далеком будущем. Проще тому, кто через него успел пройти. Это рубеж, который переходят один раз в жизни. Второй раз все уже не так. Хотя, я знаю, не все относятся к нему с таким пиететом.

А мне этот рубеж предстоит преодолеть сегодня. Забавно. Р-раз – и стал другим человеком. Перешел из состояния «до» в состояние «после». Не верится, что я делаю все наяву. Впрочем, всегда так. Мы привыкли, что реальность обыденна. И любое отступление от привычного хода вещей воспринимается как сон.

Особенно тяжело мне дается подъем по лестнице. Звонок… знакомые шаги…

- Привет!

- Привет!

- Ты сегодня принимаешь гостей?

- Проходи.

Как всегда, и Лена здесь. Это хорошо, у меня будет время немного успокоиться. Завожу, как всегда, разговор ни о чем. Рита гладит какие-то вещи. Я ее спрашиваю, не помешал ли я. Она отвечает, что нет, дескать, не помешал. Впрочем, этот вопрос лишний. Лена, например, сидит, сложа руки. Отчего бы мне не посидеть?

На какой-то момент выпадаю из разговора. Пока девчонки беседуют, коплю в себе силы расстаться с моей тайной. Невероятность происходящего достигает для меня кульминационной точки. Я так волнуюсь, что сжимаю кулаки и слежу, как белеют суставы. Да нет, вроде не сон – руки болят, когда ногти врезаются в ладонь. Но волнение не проходит. И в этот момент беседа затихает. У меня такое чувство, что вынули желудок, и две-три секунды в моей голове идет бурный мыслительный процесс.

Один голос сказал: пора!

Но второй голос (видимо, когда-то принадлежавший удаленному желудку) взмолился: подожди еще немного, соберись с духом! Мелькает даже трусливая мысль: отложить на завтра, пока не поздно.

Я почти поддаюсь этому голосу, но первый снова говорит: смотри, сейчас они снова заговорят, и тогда тебе опять придется выжидать паузу. И чем дальше, тем меньше в тебе останется решительности!