Роман Назаров - Цветы не растут на плитах

Лес поражает. Он ослепляет яркими красками, контрастом между ослепительно зеленой под солнцем хвоей, насыщенно-голубыми просветами в кроне и темными глубинами оврага. Если быстро перевести взгляд с верхушек деревьев на кустарник, заполонивший его дно и склоны, он кажется черным. Впрочем, и в овраге то тут, то там вспыхивают зеленым цветом под лучами солнца широкие листья папоротника. Стволы сосен коричневые только внизу, у самых корней, а выше они оранжевые, кое-где с блестящими, сочными подтеками смолы. Сегодня лес не такой, как всегда. Птиц почти не слышно, их заглушает шум ветра в кронах. Но стоит повернуться лицом к морю, неистовство прибоя заглушает все лесные звуки. Волна набегает на берег не с мягким шорохом; она бросается на невысокий обрыв и с размаху бьет по глиняной стене. Не успевает затихнуть яростный грохот, как следующий гребень уже опрокидывается на то же место. Само море гораздо темнее неба, а его синий цвет еще пронзительней, с белыми гребнями до самого горизонта.

Я услышал сзади знакомые шаги, через мгновение две руки скользнули по моим бокам и сцепились на животе. Солнце мое, с потеплением в душе подумал я и повернулся к ней лицом.

- Я тебе не помешала?

- С чего ты взяла? Ты же знаешь, я всегда рад тебе.

- Ну, ты так задумался. О чем ты думал?

- Да ни о чем, в общем-то. Меня ветер заворожил, – я помолчал. – Смотри, как красиво! Черт, до чего не хочется снова в город!

Но в город надо. И она это знает. Хорошо, когда жена тебя понимает. А пока мы просто вместе стоим над обрывом, наслаждаясь самым приятным моментом жизни. Мы некоторое время молчали, и у меня появилось наваждение, будто я опять ребенок. Потому что вот так приезжали к морю мои родители много лет назад, и так же шумел в деревьях ветер, и бил в берег прибой. Для меня это были моменты подлинного счастья. Все воспринималось с радостью: зной на лужайках, защищенных от ветра деревьями, неожиданный холод у полосы прибоя, ощущение влаги на погруженных в набегающую волну руках, промокшие сандалии, округлость и гладкость голышей в ладони. Я все время возился на плесе, как теперь мой сын.

- Кстати, а где Славка? Он сказал, что убежал к тебе.

Раздается Славкин голос: «Пап, пап!»

- А Андрюшка-то опять спит?

- Да, он устал. Между прочим, он опять кашляет, – она с тревогой глянула мне в лицо. – Это все из-за ветра!

- Расслабься. Это же нормально, все дети простужаются. Ничего страшного, просто надо его потеплее одевать. Хотя он, конечно, послабее Славки. – Я поглядел на подбегающего ребенка. Славка с разгону ткнулся в наши ноги. Я знал, чего он ждет, поэтому нагнулся и потрепал его по голове. Ну, в точности материнские волосы! Не удержавшись, я взял ребенка на руки.

Многие дети, я знаю, просто требуют от родителей, чтобы те их развлекали. Такому ребенку все должны уже с рождения. И по жизни они несут ту же философию. Есть дети, которым ничего не надо, лишь бы была возможность всегда держаться за руку отца, и не надо было бы преодолевать трудности… Конечно, Славкина болтовня утомляет, но я уже осознал, как это здорово: мой ребенок растет веселым, умным и самостоятельным. Я попытался внимательно и с интересом его слушать. Так, чтобы ему не было скучно. Заставил себя столь же увлеченно говорить с ним, простыми словами. Ребенку нужен диалог.

Мои родители рассказывали мне, что, летя впервые в жизни в самолете, я уже через двадцать минут после взлета познакомился со всеми, кто был в салоне, не исключая стюардесс. Удивительно, и как меня не допустили в рубку?

Наконец Славка снова убежал к полосе прибоя. Мы переглянулись с женой, одновременно расплылись в озорной улыбке. Я притянул ее к себе рукой за плечи. Некоторое время мы молча смотрели: она на сына, я в море.

- Ты будешь сегодня работать?

- Нет.

- Но я же вижу, что тебе нравится твоя работа. Ты всегда так увлекаешься, за уши не оттянешь.

- Да. Мне мое дело просто безумно нравится. Но я замечаю последнее время, что слишком на нем зацикливаюсь. Разве ты не видишь, как я соскучился по детям? Я их и так редко вижу, так не хватало еще, чтобы я и в отпуск тратил время вместо детей на дурацкую железную систему. Пусть работа и интересная, я не променяю ее на детей. И все же я почти никогда не могу устоять перед искушением снова зависнуть в офисе. Видишь, какой я плохой! – я мягко сжал ее плечи рукой. Она ответила улыбкой и обхватила меня за талию.

- И ты меня тоже держишь. Сегодня, кажется, у меня не получится слинять на фирму.

- Но они вроде не тоскуют. Ты же с ними каждый вечер!

- Этого мало. Видишь, как они радуются, когда я провожу с ними целый день. Видишь ли, я не хочу повторять ошибок тех людей, что так много зарабатывают для своих детей и так мало с ними занимаются. Я не могу их оставить на маму…

- На меня, то есть? Ну, спа…

- Нет-нет. На мою маму, их бабушку. То, что ты все время с ними, это здорово. Но я чувствую, что и мне надо в них побольше вкладывать. Не денег, конечно – труда. Я давно заметил: обычно у тех родителей, что предоставляют детям полную свободу, потом возникают жалобы: а вот, вырос не-пойми-кто! Помнишь, в «Планете людей»? Свобода жаждущего в пустыне…

- Ну вот, понеслось! Сейчас ты вспомнишь Хайама, Спенсера, Булгакова…

- …И вспомню! Сначала, конечно, Милна, Линдгрен и братьев Гримм. Но вспомню обязательно. Иначе я зря все это читал. Да, мне надо в них больше вкладывать.

Я вздрогнул так, что Андрей, мой сосед по парте, шарахнулся.

- Ты что на людей бросаешься?

Если оторвать взгляд от пятнистой ободранной парты, заляпанной жевачкой, взгляд тут же упирается в стену цвета морской волны, тоже довольно грязную и густо усыпанную меловой пылью. Под ногами видавший виды паркет с выдранными кое-где дощечками. В полуоткрытую дверь виден плохо освещенный коридор. Сейчас тихо.

Но я, подняв голову, сразу отворачиваю ее к окну. Сегодня небо пронзительно голубое: это оно настроило меня на мечтательный, лирический лад. Луч солнца бьет прямо в глаза. Зажмурившись, я оглушительно чихаю.

- Я не бросаюсь.

- Хорошо же ты отключился. Тебя сейчас можно было выносить вместе с партой, и ты бы не заметил.

- Это и плохо, – я с удовольствием потягиваюсь, – не хватало еще утопнуть в грезах. Скоро я вообще перестану замечать, что вокруг деется.

Андрей саркастически ухмыляется, предвкушая дискуссию.

- Что это с тобой?

- Да ну, живу в каком-то выдуманном мире. Нельзя так. Чем плоха реальность? Нельзя быть все время погруженным в себя.

- Нет, ты не понимаешь. Это у тебя включился защитный механизм. Представь себе – вот ты едешь в трамвае: тебя кругом давят, ругаются; делать, пока едешь, все равно нечего. Вот ты и отключаешься.