Владимир Шнайдер - Ненастье

Народ возбуждён. То тут, то там лязгают затворы.

— Харченко! — гаркнул выскочивший на крыльцо в кожаной куртке, портупеях, видимо командир, при сабле на одном боку и нагане на другом, с красным бантом на папахе. — Харченко!.. Да штоб тебя… Кто видел, где Харченко?

— Знамо где, — улыбаясь, ответил с подводы молодой боец, — по барышням побёг.

Рядом стоящие гоготнули.

— Тогда ты, — ткнул в его сторону пальцем командир, — Перегаров, быстренько собери сведения о раненых, убитых и ко мне! — И, круто развернувшись, скрылся в здании.

Боец некоторое время продолжал лежать на подводе не шелохнувшись. Словно не ему было дано задание. Потом нехотя поднялся, стряхнул солому с одежды, полез в карман за кисетом.

— Што, Ваньша, — подтрунил кто-то, — напоролся на задание?

Перегаров скривил губы в ухмылке.

— Щас, разбежался… я боец, а не посыльный.

— Приказ командира, Ванюша, надо исполнять! Мужик-то он у нас, сам знаешь, горячий, в сердцах-то может и в расход пустить.

Перегаров, пыхнув самокруткой и не удостоив говорившего даже взглядом, направился вдоль улицы. Конкретной цели, куда идти у него не было. Пошёл, чтобы показать товарищам, что он независимый и ничьим приказам подчиняться не собирается, как некоторые. Кинься враз исполнять приказ одного, считал он, так завтра тобой начнут понукать все, кому не лень. А он, Ваня Перегаров, не для того пошёл в Красную Армию, чтобы быть на побегушках.

В боях он старался быть позади всех и там, где пуль поменьше свистит. Ради чего лоб-то подставлять? Ради «власть советам»? Хе-хе! Это сказки для глупых. Ему наплевать, какая будет власть, лишь бы она его не трогала и ему при ней жилось вольготно. И подался он под красный флаг с выгодой: победят красные — он будет бить себя в грудь — я, мол, за эту власть кровь лил, по лесам да болотам вшей кормил, а потому жизнь требую с полным достатком! А не победят, так он с тем добром, что помышляет награбить за войну, мотнет куда-нибудь подальше, откроет лавчонку или магазинишко, или мельницу купит, да и будет поживать в своё удовольствие.

А то, что добра за войну можно нахапать, так это он в первом бою понял. Разбили они отряд белых, и только с одного убитого Перегаров снял серебряное кольцо с цепочкой и крестиком, новые сапоги и пять рублей в кармане нашарил. А в деревне у попа: спёр большой серебряный крест, которым, видимо, батюшка паству крестит. Веса крест — фунта три, не меньше. А деньги, которые достаются, старается быстрее перевести в золото или серебро. Оно как-то надёжней. Оно при любой власти в цене. Вот только плохо, что таскать это всё приходится с собой, потому как сохранять не придумал ещё где. Домой бы отнести, да опасно, батька махом всё пропьёт.

Вот и сейчас, пока лежал на подводе, мысленно подыскивал место, где схоронить награбленное. И ещё думал, кого из партизан соблазнить вечером, как стемнеет, чтобы пройтись по богатым домам и именем революции поизымать ценности. Облегчить кой-кому портмоне. Перегаров родился и вырос в этом городе, вернее, селе, городом-то он стал всего девять лет назад, а потому знает примерно, кому это можно сделать. Можно бы конечно одному прогуляться, благо ружьё есть, да всё одно страшновато — а ну как кто сопротивление надумает оказать и драбалызнет чем-нибудь по лбу. Вдвоём безопасней.

Задумавшись, Перегаров не заметил, как ноги принесли его к дому. Дверь в сени была распахнута. Озирнувшись, не наблюдает ли кто за ним, он быстро прокрался к небольшому оконцу и прислушался. В доме было тихо.

«Эт хорошо, — подумал он, — тятька с матушкой, знать, дрыхнут. Спокойно припрячу добро и уйду. Домой заходить не буду, штоб они меня не видели».

Но, осмотрев двор, он не нашёл, куда спрятать зашитое в зипун добро: дом их стоит на окраине города, изгороди почти не осталось, а надворных построек, сколь помнит себя Перегаров, кроме покосившейся уборной, никогда не было. Хотя мать говорила, что у деда, её отца, было неплохое хозяйство. Но Перегаров этого не помнит, дед с бабкой померли до его рождения от какой-то заразной болезни.

Осмотрев двор ещё раз и озадаченно почесав за ухом, он решил скрыть своё добро в завалинке.

«Начало есть, — подумал довольный Перегаров, стряхивая землю с рук, — ежели так пойдёт и дальше, то к весне у меня скопится неплохой капитал. Надобно токо не моргать зенками и хлебалом не щёлкать, а шерудить руками да кумекать шарабаном».

Крадучись покинув двор, он поспешил выполнять приказ командира. А вечером его и ещё двоих партизан, приказом отправили патрулировать по улицам. Перегаров расстроился, ведь он-то намеревался попромышлять. Но, узнав, что остальным, кто не в патруле, предстоит под строгим контролем быть в управе и на вокзале, успокоился.

Старшим патруля назначили коренастого, с лопатообразной бородой крестьянина соседней волости. Перегаров, скривив губы, ухмыльнулся: «мол, нашли кого старшим ставить — лапотника». И, придав себе независимый вид, при обходе держался не рядом с ним и напарником, а чуть сбоку, особняком.

Когда пошли на второй круг, уже стемнело и повалил густой, мокрый снег.

— В таку непогодь, — проговорил Перегаров, выйдя на крыльцо и запахиваясь в зипун плотнее, — с кралей бы на печи самосидку потреблять, а не шлындать по грязюке.

Бородатый слегка подтолкнул его в спину и первым пошёл вдоль улицы.

— Ну, ты! — ощетинился Перегаров. — Не шибко-то граблями балуй!

Бородатый и ухом не повёл. А едва свернули с улицы в переулок, как он остановился и подозвал Перегарова.

— Эй, городской! Поди-ка сюда ближе!

Тот с неохотой, но подошёл. Но не вплотную. Чёрт его знает, зачем этот лапотник подзывает в тёмном переулке. Вдруг прознал про добро, которое было зашито в зипун, и порешил отнять. Ведь он не знает, что Перегаров его уже упрятал.

— Ну? — пробурчал Перегаров, готовый в любой момент задать стрекача.

— Чево — ну? — пробасил бородатый. — Не запряг ишо нукать-то! Ты здешний?

Голос у бородатого был сильный и властный. Перегарову стало не по себе. По телу пробежал лёгкий озноб. Передёрнув плечами, он покосился по сторонам и ответил.

— Ну.

— И народ тутошний хорошо знаешь?

— Ну.

— Ты чо, извозом занимался?

— Нет.

— А чо заладил: ну да ну! У кого мошна побольше, да штоб пошарить в ей полегшее знаешь?

«Ты поглянь-ка! — пытаясь всмотреться в бородатого, удивлённо подумал Перегаров, — лапотник, а башкой-то кумекает. И в мошне порыться надо».

— А этот? — Кивнул Перегаров на третьего.

— Свой, — ответил бородатый, — мой свояк.

— Как по долям? — Уточнил Перегаров, понимая, что руководить всем будет бородатый.

— Поровну.

— Годится.

Первой, куда решили наведаться, стала лавка купца Крохина. Сам старый, жена тоже, детей нет, работники в доме не живут, и лавку никто не сторожит. Так что орудовать можно смело.