Владимир Шнайдер - Ненастье

«Щас увидит и сызнова в подвал посадят», — испугался Слёзушкин. И, не зная, как быть, закрутил, как бы ища подсказки, головой. Но ни от коновязи, ни часовой внимания на него не обращали. И тогда он, развернувшись, держась как можно ближе к забору и внутренне сжавшись, потихоньку, дабы не привлечь внимания, побрёл восвояси.

Глядя на разведчиков и слушая их разговор, Перегаров не сразу заметил идущего к управе человека. И будь тот не один на всей улице, он бы вообще не обратил на него внимания: идёт тщедушный мужичок, ну и пусть идёт себе. А тут один и потому невольно привлёк к себе всё внимание озябшего часового.

Мозглявого мужичонку, заставшего их у лавки Крохина в злополучную ночь и следившего за ним вчера, в тщедушном прохожем Перегаров узнал сразу. И, завороженно глядя, как тот приближается, стал лихорадочно соображать, как сбежать. Заскочить в управу и там укрыться? Бесполезно, найдут. Рвануть по улице? Разведчики сразу смекнут, что дело нечистое и сцапают или подстрелят. Да и этот заблажит, когда увидит, что он убегает. Вот влип! Сидел бы дома, дак нет, попёрся какого-то чёрта в отряд. А на кой ляд он нужен был этот проклятый отряд! Ну, а теперь всё — хана. Ить неспроста он вчера за ним следил и сейчас брёдёт сюда. Сдаст командиру, а тому сейчас любой повод подай, он враз наган вытащит. Но вдруг мужичонка остановился. Постоял, покрутил головой и, развернувшись, побрёл обратно.

Перегаров оторопел. «Эт чо он, падло, ишо удумал?» — растерялся он.

Разведчики, побросав самокрутки, шумно ввалились в управу.

Перегаров некоторое время недоумённо смотрел мужичонке в спину, потом воровато крутанул головой и поспешил следом. Мужичонка шёл спокойно, не оглядываясь, и потому Перегаров без труда и не таясь проводил его до самых дверей дома.

Через четверть часа, запыхавшись от бега, он вновь стоял на крыльце управы. Его недолгого отсутствия никто и не заметил.

«Ну, всё! — с трудом переводя дыхание, размышлял Перегаров. — Теперь бы мне ишо Бородатого укараулить. А вечером единым часом укокошить обоих и снова буду жить спокойно».

Ксения Степановна, едва глянув на мужа, враз догадалась, что опять что-то произошло.

— Да, голубушка, — расстроено произнёс тот, снимая шубу и сапоги. — Власть опять поменялась.

Ксения Степановна облегченно вздохнула.

— Господи, а я-то уж испужалась. А власть-то, Бог с ней. Пусть меняется, хоть каждый день… Я-то подумала, что-то страшное. На тебе ить, Семён Поликарпович, прям лица нет. Негоже так по пустякам-то убиваться. Побереги уж ты себя.

Переодевшись в домашнее, Слёзушкин вышел в переднюю комнату. Ксения Степановна, усевшись на скамеечку у окна, штопала прохудившуюся одежду. Пройдясь по комнате, Слёзушкин остановился около печи и погладил проснувшуюся от прикосновения кошку. Потом задумчиво постоял у стены, на которой висело в рамках несколько маленьких картинок. Прошёл к столу, сел. На душе как-то непонятно — и тревожно, и тоскливо.

— Что-то долго Яков Афанасьевич не идёт, — тихо произнёс он, глядя в окно.

— Долго, — согласилась супруга и, посмотрев на мужа задумчиво, снова продолжила штопать.

«А ну как вовсе не придёт? — робко подумал Слёзушкин. — Что тогда? Плохо». И он постарался отогнать нехорошую мысль.

Время шло. Минул час, другой, а родственник всё не появлялся. Ксения Степановна, закончив штопать, принялась накрывать на стол обед.

— Может, из-за смены власти не смог придти? — нарушил тишину Слёзушкин.

— Не иначе, — согласилась супруга, нарезая хлеб.

Но Слёзушкин всё-таки верил, что Яков Афанасьевич придёт и поможет им перебраться в село. Ведь он понимает, что кроме него им некому помочь.

После обеда небо потемнело и пошел мокрый снег. Сначала редкий, потом гуще и гуще, и к сумеркам он валил уже плотной стеной.

На душе у Слёзушкина стало ещё тяжелее. Сидеть спокойно он уже не мог. Сядет, вскочит, пройдётся по комнатам.

— Семён Поликарпович, я погляжу, ты уж измаялся весь. Ежели невтерпёж, пойдём сами сходим к иму.

— Нет, нет, нет! — спешно отверг Слёзушкин предложение, — Что ты, голубушка, разве в такое время, да ещё в темень, можно на улицу показываться? Ни-ни! Боже упаси.

То, что родственник пообещался и не шёл, его, конечно, расстраивало. Но больше его тревожил тот парень, с которым он столкнулся у лавки Крохина и под чьим сопровождением был доставлен в подвал управы. Если бы они больше не встречались, он бы и не переживал. Но с той ночи он ему каждый день где-нибудь да попадается. Может быть, он его и не запомнил, потому как на улице была ночь, а в управе он больше шарил по карманам. Но ведь вчера утром, когда встретились, он обернулся. Хотя обернуться мог кто-нибудь и из пациентов, видя доктора в необычном одеянии. Вчера … Вчера была другая власть и он шёл в управу. Сегодня власть большевиков, и он тоже там. Что-то не то. Значит или вчера или сегодня он обознался. Решил не мучаться, а рассказать жене. Вдруг она рассеет его сомнения.

Пройдясь по комнате ещё раз, он сел за стол. Ксения Степановна, подперев голову рукой, задумчиво смотрела в окно.

— Ксения Степановна, ты помнишь, Аграфёна Демьяновна вчерась про убийство Крохиных рассказывала?

— Угу.

Слёзушкин вздохнул.

— Так это … я знаю, кто это созлодейничал.

Ксения Степановна испуганно посмотрела на мужа.

— Да Бог с тобой, Семён Поликарпович! Одумайся, чо говоришь-то … Откуда тебе то ведать?

Слёзушкин, сбиваясь и путаясь, поведал супруге во всех подробностях о своих злоключениях в ту ночь, с самого прихода портного Чебакова. Та слушала его рассказ с гримасой ужаса на лице и щепоткой пальцев у полураскрытого рта.

После окончания рассказа они оба долго молчали.

— Дык ты думаешь, эт он убивец? — шепотом спросила Ксения Степановна.

Слёзушкин пожал плечами.

— Бог его знает.

За окном что-то негромко стукнуло. Слёзушкины испуганно дёрнулись. На улице уже было темно, а они, заговорившись, забыли задёрнуть занавески.

— Наверное, Яков Афанасьевич пришёл, — обрадовался Слёзушкин и, вскочив, приложился лицом к стеклу.

Последнее, что он видел во мраке, это яркую огненную вспышку у самого окна. Выстрела и крика Ксении Степановны он уже не слышал.