Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

— Себя я пару блоков "БТ" взял, в горкоме только его и курят, — заметил Гулий, и отправился за очередным материалом.

В разгар горбачевской перестройки Гулий вовремя оказался в нужном месте и сделал заметный карьерный спурт: обогнал на выборах областных партийных лидеров — и был избран в Совет народных депутатов СССР. А в начале девяностых сделал ещё один уверенный шаг по лестнице власти — стал полномочным представителем Президента по Сахалинской области. В редакцию родной газеты Гулий уже не заходил: вероятно, не было времени.

Полномочным представителем Гулий был недолго: в начале девяностых карьера дала трещину. С полномочным произошла какая-то тёмная история — со стрельбой в подъезде и трупом на лестничной площадке. Об этом писали местные газеты, и "Советский Сахалин", в том числе. Представителя срочно отозвали в Москву, где он и затерялся.

Много позже, роясь в интернете, я выяснил, чем занимался в последующие годы бывший депутат и журналист: конечно же, политикой. А чем ещё? Мода на кожаные пиджаки к тому времени уже прошла, и надобность в принципиальных статьях, поддерживающих генеральную линию партии, давно отпала. Одно время Гулий пытался вернуться на законодательную стезю и даже баллотировался в компании "зелёных" в ГД, но как-то неудачно: проиграл сопернику вчистую. В конечном итоге, стал помощником депутата и пребывает в этом качестве до сих пор. На фоне общероссийских зарплат это тоже неплохо.

В 81-м генеральная линия партии была прямой и без развилок. Развилки появились позже — при Горбачёве, при Леониде же нашем Ильиче шаг вправо, шаг влево расценивался как шатание и разброд, со всеми вытекающими отсюда оргвыводами. Партия держалась за власть крепче, чем ребёнок за леденец. Партийные деятели от Москвы до окраин чувствовали себя законными хозяевами жизни.

От Южного до Углегорска — километров триста, это шесть часов автобусом по скверным сахалинским дорогам. Отдалённость от областного центра делала шахтёрский район похожим на удельное княжество, с первым секретарём горкома партии во главе. Так мне казалось.

Помню, как секретарь В. Жигайло улетал в Москву по сугубо партийным делам. С утра в аэропорт Шахтёрска двинулась от горкома партии пёстрая вереница легковых машин с ГАИ во главе и ГАИ же сзади. Почти в самом хвосте нашлось место и для редакционного "уазика". По случаю, Замятин захватил меня с собой — по дороге из аэропорта завезти в шахтоуправление. Пятилетка требовала от партийной печати регулярных рассказов о трудовом героизме рабочего класса, и газете надлежало быть на высоте.

Самолёт для партийного секретаря был уже готов и опробовал винты, когда машины подъехали к взлётной полосе. Товарищу секретарю предстояло лететь пятьдесят минут до Южно-Сахалинска, откуда областная делегация должна была отправиться в Москву. Наблюдая за церемонией прощания, можно было подумать, что товарищу предстояло лететь из Шахтёрска прямым рейсом до Южного полюса.

Прощание было трогательным. Сначала секретарь обнялся со своим ближайшим окружением, тоже секретарями. И даже что-то им сказал напоследок. Надо думать, пожелал успешно справиться с задачами, поставленными накануне отлёта. Потом настала очередь заведующих секторами и отделами. Здесь дело ограничилось простым партийным рукопожатием. Всем остальным, в том числе и редакции, товарищ секретарь помахал на прощание шляпой. Потом забрался в самолёт и улетел в известном направлении.

Когда улеглась пыль от шляпы, Замятин сказал мне грустно:

— Запоминай, Серёжа: хорошая деталь. Может, когда-нибудь и пригодится.

О том, что я пишу "Роман в стол", Замятин знал от Вити Ксенофонтова.

Здесь можно вспомнить ещё одну деталь — о торжественном собрании в ДК "Угольщик", посвященном Дню международной солидарности трудящихся. Всё как в любой кинохронике тех лет: зал, набитый солидарными лицами, на сцене — президиум с полным набором секретарей, задник сцены украшен профилем Владимира Ильича и лозунгом "Да здравствует 1-е Мая!".

— Сегодня как никогда прочна неразрывная связь нашей ленинской партии и всего советского народа, — бодро читал докладчик по бумажке. — Вперёд к трудовым свершениям и новым социалистическим завоеваниям уверенно ведёт нас первый секретарь ЦК КПСС дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев!

Я сидел рядом с Замятиным и видел, как дёрнулись у него желваки. Зазвучали аплодисменты — и тут же сложились в овацию. Зал стал подниматься, начиная с первых рядов. Поднялись и мы. Не знаю, о чём думал в ту минуту Замятин, но вряд ли про будущий отчёт о торжественном мероприятии. Он был прежде всего поэтом, и лишь потом — редактором газеты. Так мне, во всяком случае, представлялось.

Жизнь журналиста, в принципе, однообразна: изо дня в день — одно и то же: репортажи, информации, зарисовки. Вечером в общежитии напишешь что-нибудь для души, а с утра — всё те же заботы: зарисовка, информация, репортаж…

— В порту стоит индийское судно — пришло к нам за грузом бумаги, — сказал мне как-то Замятин. — Сделай небольшой репортаж. О тех, кто делает бумагу, слишком много не пиши — мы про Баскакова и так каждый месяц материалы даём… (Герой Социалистического Труда А. Баскаков работал на Углегорском ЦБК машинистом бумагоделочной машины). Ты постарайся с самими индусами поговорить.

— На хинди? — улыбнулся я.

— На урду, — отшутился Замятин. — Они же моряки — почти все английский язык знают. У тебя как с английским?

Я наскоро перетряхнул свои лингвистические таланты.

— "Хау ду ю ду" сказать смогу. Ну, и "гуд бай", конечно.

— А больше и не надо. Там переводчик должен быть, — успокоил меня Замятин. — Ничего, справишься!

Сейчас я думаю, редактор меня разыгрывал. Это же не группа туристов из Бомбея в Углегорск пожаловала, чтобы красотами местного ЦБЗ полюбоваться, а грузовое судно за бумагой пришло. Вряд ли с индусами переводчик будет ходить. Да и какая разница морякам, на каком языке докеры на погрузочной площадке разговаривают? Им главное, быстрей загрузиться, чтобы за простой судна не платить, а уж с советскими стропами они и на своём языке разберутся.

Углегорский порт оказался гораздо меньше корсаковского, и найти погрузочную площадку особых трудов не составило. А вот стивидоры, похоже, везде одинаковые: всё чего-то суетятся, руками машут, корреспондента слушают в пол-уха. Занятые, одним словом. Близко к ним не подходи.

— Да вон, индусы идут, с ними про интернациональную дружбу и разговаривай, — отмахнулся от меня стивидор. И показал на парочку смуглолицых парней, спускавшихся по трапу. Оба — в синих костюмах и с бордовыми чалмами на головах.

Я выхватил из кармана блокнот и шагнул навстречу дружественной нам Индии.