Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

— Маркес? Беру, — деловито сказал гражданин, и полез в карман. — Сколько?

— Тридцать пять, — ответил я.

— Двадцать пять, — поправил меня гражданин.

— Нет, — сказал я, — это мало.

Покупатель усмехнулся и отошёл. Я проводил его взглядом и мысленно похвалил себя за то, что не сбавил цену.

Минут через пять подошла какая-то девица с собачкой, подержала Маркеса в руках, спросила:

— Сколько?

— Отдам за тридцать пять, — сказал я.

— А что так дорого? — удивилась девица. — За двадцать я бы взяла.

При этих словах собачка радостно залаяла. Было понятно и без переводчика: "Видал, какая у меня хозяйка? Умеет торговаться!"

— За двадцать отдать не могу, — весьма твёрдо ответил я, и собачка тут же удалилась вместе с хозяйкой.

Прошло ещё минут десять. Я извлёк из пачки последнюю "Приму", чиркнул предпоследней спичкой. И увидел перед собой очередного покупателя, — крохотного старичка в старомодной велюровой шляпе и пальто времён покорения Енисея.

— Маркес? Это прекрасно! — прошелестел старичок. — И за сколько же, молодой человек, вы его продаёте?

— За тридцать пять, — сказал я. — Берите, пока есть.

— И возьму, да… Возьму. За пятнадцать рублей, — прошелестела шляпа.

Я заглянул старичку в глаза: в них таилась насмешка. И тогда я понял, что с бандой книжных "жучков" мне, пожалуй, не совладать.

— Хорошо, берите…За двадцать пять! — крикнул я старичку. Тот испуганно отшатнулся. И тотчас же явно из-под земли вырос уже знакомый мне покупатель в лиловом берете.

— Что же вы, папаша, цену сбиваете? — укоризненно сказал он старичку. — За "Сто лет одиночества" не жалко и четвертную дать!

И легко выдернул из кармана сиреневую бумажку.

Потом положил книгу в сумку через плечо и неторопливо стал удаляться вместе со старичком. Тотчас же к ним присоединилась давешняя собачка с девицей.

Троица оглянулась на меня и пошла своей дорогой. А я пошёл своей.

С Габриэлем Гарсиа Маркесом я с тех пор не встречался.

2.

Мишка с Женькой работали в многотиражном "Моторостроителе". По тем временам это была довольно хорошая газета. Редактор Эйнман умел сделать полосу насыщенной, а номер — броским. Одно лишь ему не удавалось — научить своих корреспондентов писать газетные материалы, а не лирические стихи.

Поэту в принципе не интересно работать в газете. Это очевидно. Когда я звонил в газету, мне почти всегда отвечали, что Анищенко в каком-то цехе — берёт очередной материал, а Чепурных материал уже взял и сейчас его дописывает у себя дома. Для меня это означало одно: и Мишка, и Женька сейчас у Вити Володина.

Витя был несколько старше нас, имел однокомнатную квартиру на седьмом этаже и был парнем в общем-то компанейским. Правда, стихи у него были слабоватыми, зато холодильник — на удивление солидным: такие раньше стояли в продуктовых магазинах. Объяснялось появление нестандартного холодильника в стандартной квартире довольно просто: Витя работал мастером по холодильным установкам, и уж отремонтировать для себя списанную технику ему было легче, чем стихотворение написать. На работу Витя ездил на "Муравье" — советском мотороллере с фургоном. Имел знакомства в торговых точках, благодаря которым холодильник на дефицит не жаловался.

А ещё Витя умел играть на гитаре, и петь, соответственно. Бывало, затянет что-нибудь из Некрасова:

Меж высоких хлебов затерялось

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялось

И на нас невзначай набрело… — да с таким чувством, что пробки из бутылок сами выскакивают. А трезвым Витя петь не любил. Оно и правильно: ну какой из трезвого певец? Одно баловство, вроде Эмиля Горовца, который в восьмидесятых в Америку петь уехал.

Однажды я застал Витю расстроенным.

— Договорился с Валентином Столяровым, что сегодня рукопись ему на рецензию отнесу, но чувствую: сыроваты стихи, — сказал Витя. — Может, посмотришь? Посоветуешь, где и что поправить? Ты ведь всё-таки у Жигулина в семинаре учишься.

Поэт Столяров был членом СП и подрабатывал на внутренних рецензиях, которые ему заказывало издательство, — весьма распространённая практика тех лет. От внутреннего рецензента, собственно, и зависела судьба книги: если рукопись не заворачивали при первом чтении, у неё появлялся шанс попасть в перспективный издательский план. А дальше автору оставалось только ждать своей очереди на издание.

Мы с Витей напились дефицитного индийского чая в пачке "со слоном" и взялись за стихи. Таланты Михайлова с Кожиновым за мной не водились, однако неумелость автора в этом и не нуждалась. Сбои стихотворного размера, неточная рифма, нечётко выписанный образ лезли в глаза. Да и со стороны, как известно, видней все шероховатости стиля.

Полдня я просидел над рукописью — чистил и шлифовал Витины стихи. Помню, долго сидел над стихотворением про отца, пришедшего к сыну в гости. Искал эпитет к слову "брюки". Витины "красивые брюки" отмёл, не задумываясь: не ателье мод, в самом-то деле! "Любимые брюки" мне тоже не понравились: рядом с любимой рубашкой это выглядело чересчур. В окончательном варианте строчка читалась так:

Смотрю я на него — отец наряжен

В воскресные наглаженные брюки

И в самую любимую рубашку.

Воскресной в простых семьях издавна называли одежду, в которой не стыдно было показаться на людях. Понятно, не в понедельник или среду, а в воскресенье — в выходной день. Отсюда и словосочетание — "воскресные брюки".

Эпитет Вите понравился. На рецензию к Столярову он эти воскресные брюки и отнёс. Однако сборник в перспективный издательский план так и не включили. Возможно, внутренняя рецензия подвела, а может, брюк для сборника оказалось маловато. Что ж, бывает…

3.

Судьба — престранная штука! Вот так иногда вспомню свою жизнь в Куйбышеве — и поймаю себя на мысли: а ведь я мог бы остаться там навсегда. Судьба давала мне шанс закрепиться в этом большом городе, а я этим шансом не воспользовался. До сих пор не решил, хорошо это или плохо. С точки зрения обывателя это, конечно, плохо. Но если представить, какие события обошли бы меня стороной, останься я тогда в Куйбышеве, то получится: всё хорошо! А может быть, и отлично.

Шанс назывался просто: строительный трест "Промстрой". Задержись я в тресте года на два, мог бы запросто хорошее жильё получить. А заодно уж и дачу в пригороде построить. Управляющий трестом мне так и сказал: "Поработайте годик, а там дадим вам квартиру. Обещаю!" Работников печати в те годы жильём не обижали.

Попал я в трест случайно: зашёл в Союз журналистов и поинтересовался насчёт вакансий.

— Вы член Союза журналистов? — спросили у меня.

— А что, разве Горький был членом союза, когда работал в "Самарской газете"? —